Волосы этого типа были совершенно седыми, а лицо являло собой совсем уж замечательное зрелище — нос и скулы были расплющены ударами, полученными в течение бурной жизни субъекта, покрытые шрамами ушные раковины топорщились на черепе, как лепестки некоего чудовищного цветка. От парня не слишком приятно пахло, он стоял, смущенно улыбаясь неизвестно чему, и мял в руках свою кепку.
Донн в это время читал какой-то документ, не знаю, имел ли он отношение к делу, которым мы занимались. Он посмотрел на меня, сложил листки бумаги на стол и только после этого взглянул на приведенного человека.
— Посмотрите-ка на него. Это Накс прибыл по нашему приглашению.
— Так точно, капитан, — произнес Накс с почтительным поклоном.
— Растем в глазах преступного мира, — сказал Донн сержанту. Тот весело рассмеялся в ответ. — Как здоровье? — осведомился Донн, словно они с Наксом были членами одного клуба.
— О, благодарю вас, капитан. Со здоровьем у меня неважно, сэр, — ответил бродяга, восприняв вопрос как приглашение сесть, и примостился на краешке стула, стоявшего рядом с моим. Тип улыбался, демонстрируя щербатый рот и черные, гнилые зубы. Он улыбался бесстыдной призывной улыбкой, какой иногда улыбаются мальчики, не сознавая всей аморальности такой ухмылки.
— Эта моя нога, — жалобно произнес он, вытягивая вперед свою нижнюю конечность и энергично ее потирая. — Болит, совсем ходить не хочет. Так с самой войны и не вылечился.
— Что это была за война? — спросил Донн.
— Вы что. Ваша честь? Да та самая война, промеж штатами.
— Никогда не знал, что ты служил солдатом, Накс. Где ж ты получил боевое крещение?
— Да где же, как не на Пятой авеню? Получил пулю на ступеньках ниггерского сиротского приюта.
— Понятно. Это не ты был одним из тех молодцов, которые хотели этот приют поджечь?
— Да, это был я, капитан. И кто-то из ваших продырявил меня, когда я защищал свою честь от незаконного призыва на военную службу.
— Теперь мне все ясно, Накс.
— Так точно, сэр. Но я, наверное, сказал что-то не то. Мне не следовало бы об этом распространяться. Но теперь я стал старым и мудрым, и мне все равно, какого цвета детишки — белые или черные. Я сочувствую всем тварям Господним, — он повернулся ко мне, милостиво включив и меня в беседу, — каждый из нас — возлюбленная душа Господня, правда, сэр? А тут такое происходит, что у меня душа с телом расстается.
— Все это вселяет в нас надежду, мистер Макилвейн, — заключил Донн. — В прежние времена Накс добывал себе средства к пропитанию тем, что ломал кости, сворачивал шеи и отрывал людям уши. Тюрьма была для него родным домом.
— Совершенно точно, капитан, — ухмыльнувшись, подтвердил детина.
— В наши дни, — продолжал капитан, говоря о нем, но обращаясь ко мне, — он бросил старое ремесло и теперь зарабатывает на хлеб насущный наблюдательностью и хитростью.
— Вы, как всегда, правы, капитан. Все так и есть. Я хочу вам кое-что рассказать. Я редко так боялся. Видите ли, сэр, ведь для меня риск — одно только, что я пришел к вам. Но у меня нет ни гроша, а так хочется парочку устриц и кружку немецкого пива, — проговорил он, тупо уставившись в пол. — Ради этого я подвергаю свою жизнь опасности.
— Так что ты хочешь мне сказать? — поинтересовался Донн.
— Это очень страшно, сэр. Даже я это понимаю. Я утверждаю и готов подтвердить, что есть человек, который по ночам предлагает людям продать ему детей.
— Он готов их купить?
— Истинно так, сэр. Он говорит, что ему нужны дети не старше десяти лет и не моложе пяти. Ему все равно, мальчики или девочки, лишь бы они не были чернокожими.
— Он и к тебе подходил?
— Ко мне — нет. Я слышал, как он слонялся по таверне «Буффало». Он говорил с рыжебородым Томми, владельцем заведения.
— И что же он говорил?
— То, что я вам сказал. И предлагал кругленькую сумму.
— С кем еще он говорил?
— Я так и знал, что вы меня об этом спросите, поэтому я последовал за ним еще в два-три места и видел, как там он пел те же песни, а потом, Господи помилуй, он вошел в дом, где я живу. Я остановился, украдкой посмотрел в окно и увидел, как мой квартирный хозяин Свинья Мичем сидит за своим столом, а напротив него сидит этот человек и что-то говорит, а Свинья попыхивает трубкой, слушает его внимательно и головой кивает.
— Когда это было?
— Двух ночей не прошло.
Упершись руками в стол, Донн всем телом подался вперед.
— Он тебе не знаком?
— Нет, сэр.
— Как он выглядит?
— Ничего особенного в нем нет, капитан. Человек как человек.
— Как он был одет, Накс?
— А-а, так себе, соломенная шляпа и полотняный костюм. Он не щеголь. Но по всему видно, что постоять за себя может.
— Я хочу, чтобы ты нашел его и подружился с ним. Предложи ему свои услуги… У тебя есть определенная репутация. Ты узнаешь, чего он хочет и дашь мне знать.
— Ох, Ваша честь. — Информатор замялся и принялся комкать в руках свою кепку. К вони давно немытого тела присоединился едкий запах страха. — Я не стану такого делать, нет у меня никакой охоты. Я не хочу в этом участвовать, если вы позволите.
— Но ты должен.
— Я выполнил свой долг гражданина. Я старый урка, и все на улице знают, что старый Накс крепко завязал с прошлым. Я теперь живу своим умом, а ум подсказывает мне, что не стоит интересоваться такими темными делишками, как это.
— Держи. — Донн достал из кармана монету в полдоллара и положил ее на стол. — Ничего с тобой не случится, ты на службе в муниципальной полиции города Нью-Йорка.
Когда сержант вывел Накса из кабинета, Донн встал из-за стола, при этом было такое впечатление, словно развернулась длинная сложенная лента. Он встал около окна и вновь напомнил мне цаплю на болоте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90