Я прав?
Сарториус молчал добрую минуту. В наступившей тишине особенно явственно зазвучала какофония этого гнезда кукушки — вскрики, всхлипывания, возня, душераздирающие вопли, рыдания, клики и неистовый безумный хохот.
Сарториус заговорил.
— Я верю в то, что жизнь — это непрерывность, начиная от самозарождения самостоятельного организма до изменчивости его конкретных форм. Все это известно нам из биологической истории жизни, возникшей из случайного стечения обстоятельств. Поэтому нам по необходимости придется избавиться от наших красивых поэтических обманов, вводящих нас в заблуждение. Нам следует подумать, какое отношение имеет периодическая таблица элементов к тому невидимому, скрытому от глаз, что лежит в самой основе проявлений жизни. У нас перед глазами работа натуралистов — специалистов описательного естествознания. Они во всем искали некий организующий, универсальный принцип — эта тварь похожа на ту тварь, а вместе они похожи еще на кого-то. Таким образом формировались группы сходных видов, при этом совершенно игнорировался тот факт, что, при всей изменчивости индивидуальных форм, жизнь — единая непрерывность в своем многообразии. Но традиционный подход отражал не истину, а наши ограниченные возможности, возможности наших органов чувств воспринять эту непрерывность. Унифицирующий принцип привел к тому, что мы пришли к единому элементу — клетке, которую можно рассмотреть только под микроскопом. Но только когда мы познаем структуру и функцию живой клетки или хотя бы двинемся по пути такого познания — вот тогда мы ступим на дорогу постижения истины. Истина таится очень глубоко, она запрятана там, где действуют совсем иные, незнакомые нам законы непроглядной тьмы — тот мир совершенно несоотносим с миром, который так привычен для нас, в котором нам удобно, в котором мы чувствуем направляющую десницу Господню. Нет, истина там, где жизнь проявляется едва заметными проблесками, там, где частицы настолько малы, что подчиняются неведомым нам силам; эти частицы нельзя даже назвать веществом — они или слишком горячи, или слишком холодны для этого, они пылают неземным пламенем — это первородный газ, это частицы, не способные чувствовать и кажущиеся безжизненными и лишенными мысли — это похоже на вещество черных дыр. Философия ставит перед нами правильные вопросы. Но у философии нет языка, на котором можно было бы дать внятный ответ. Дать его может только Наука.
— Значит, дело лишь в подходящем языке?
— В конечном счете, да. Думаю, мы найдем язык, формулы, системы исчисления, чтобы заговорить на языке, внятном Богу.
— А нельзя ли положиться на Бога в поисках ответа?
— Не на того Бога, чей образ мы себе нарисовали.
«Не на того Бога, чей образ мы себе нарисовали…» Должен сказать, что в те годы не существовало единого общепризнанного способа брать интервью. Это была совершенно неразработанная форма журналистики. Интервью еще не распространилось, как в наши дни, когда появился телефон и люди стали более доступными для репортеров. Мы можем теперь поставить интервью, если можно так выразиться, на конвейер, мы можем опрашивать нужных нам лиц, не колеся для этого по городу, не сбивая подошвы и не тратя деньги на извозчиков. Не могу сказать, что, опрашивая Сарториуса, задавая ему вопросы, я чувствовал себя первооткрывателем нового жанра журналистики. Но у меня хватило сообразительности записать все, что мне удалось запомнить и усвоить, сразу же по окончании разговора.
Но давайте отвлечемся, и для контраста я расскажу вам другую историю. Ее я запомнил после первого же прочтения и забавлял публику тем, что в компаниях читал ее наизусть от первого до последнего слова. Это было интервью с кубинским рыбаком, взятое корреспондентом какой-то местной провинциальной газеты, рыбаком по имени Мерсед. Интервью было взято на борту речного монитора военно-морского флота Соединенных Штатов «Дэниел Уэбстер». Монитор охотился за Твидом, скрывавшимся в кубинских джунглях… Этот тип сбежал из тюрьмы и скрылся на Кубе.
Вот эта история, естественно, в переводе:
«Я увидел, как к берегу бредет белый человек очень солидной комплекции, заросший нечесаной бородой и в изорванной одежде. Выйдя из воды, он вытянул за собой на веревке пирогу. Человек отчаянно бил себя по телу, пытаясь избавиться от москитов и оводов. У него не было ни весел, ни провизии, ни ботинок. Но из кармана своих мокрых штанов человек извлек зеленый американский доллар и попросил выпивку. Я дал ему воды, и в глазах его мелькнуло выражение отчаяния. Он всуе помянул имя нашего Господа. Что это, дескать, за страна, я же сказал «выпивка»! Что за черный ублюдок без рода и племени! Я не стал реагировать на его дурное поведение, просто отвернулся, пошел домой и велел детям, чтобы они не выходили на улицу. Он долго сидел на песке и время от времени жалобно стонал. Тут моя жена поняла, что это какой-то бедняга, несчастная душа. У моей жены более доброе сердце, чем у меня, она не выдержала и собрала незнакомцу поесть — немного риса, рыбы, бобов и горячую лепешку. В своих рваных штанах человек нашел еще один доллар и дал ей. Каждый раз, когда мы подходили к нему, он доставал еще один мокрый доллар. Этот человек точно не Христиании. Да и что прикажете мне делать с никуда не годной купюрой? Разве это деньги? Он спросил: ты знаешь, кто я такой? Он заинтересовался нашими птицами. Человек внимательно присматривался к цаплям на берегу, к попугаям на деревьях, к большим белоголовым ныркам, которые ловят в реке рыбу, и к красно-голубым птичкам, клювиками высасывающим нектар из цветков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90