Хотя лишенная наследства вдова уже знала, что она вовсе не вдова и что ее муж обретается среди живых.
Донн предварительно посвятил в курс дела доктора Гримшоу и Эмили Тисдейл. Смерть Огастаса Пембертона оказалась вымышленной им самим. Оставалось только выяснить, с какой целью он это сделал. Он был болен, серьезно болен, но сделал некие приготовления, указывающие на то, что он стремился обеспечить себе длительное существование… а возможно, в этом был заинтересован еще кто-то… Но что-то должно было продолжиться, причем с участием Пембертона-старшего. Мартин действительно видел своего отца живым, это было совершенно ясно, и, решив встретиться с ним, исчез. Каким образом и куда, никому не известно.
Мысль Донна была понятна. Перед лицом таких откровений Саре Пембертон потребовалась поддержка и помощь друзей, поскольку в отчаянном положении, в котором оказались миссис Пембертон и ее сын, виноватой была именно семья, одно упоминание о ней стало губительным для несчастной женщины, брошенной в пучину бедствий. Однако внешне Сара Пембертон не потеряла присутствия духа. Она сидела в кресле, неестественно выпрямив спину и вздернув кверху подбородок, стараясь вызывающей позой избавиться от горестных переживаний. Руки ее были сложены на коленях, красивое лицо, хотя и было несколько бледным, все же сохраняло обычное невозмутимое выражение. Она изо всех сил делала вид, что все эти, с позволения сказать, новости не выбили ее из седла. Донн, со своей стороны, сделал все, что было в его силах, — он вводил Сару в курс дела постепенно, сообщая ей убийственные сведения по частям. Женщина внутренне готова была согласиться на эксгумацию. Муж был потерян для нее в любом случае — живым или мертвым. Ее нищета явилась следствием обдуманных действий Огастаса Пембертона. Глаза миссис Пембертон блестели неестественно, но полные губы не дрожали ни в малейшей степени. Она только что пережила величайшее унижение, жизнь оставила ее в дураках. Однако вела себя Сара с достоинством великой королевы, которой только что сообщили, что в решительном сражении ее армии разбиты и бегут с поля боя.
Но была еще одна сторона медали, которой Донн, начисто лишенный уверенности в себе, не заметил или не хотел заметить. В создавшемся положении именно он стал важнейшей и надежнейшей опорой для Сары Пембертон. Его присутствие должно было подсластить горькую пилюлю, которую пришлось проглотить несчастной женщине. Это было понятно, стоило только прислушаться к ее речи, оценить ту неповторимую деликатность, с какой они обращались друг к другу, те взгляды, которыми они обменивались. Что касается Донна, то он просто не мог отвести взор от Сары Пембертон. Как можем мы называть ту совершенно обыденную вещь, когда в человеке пробуждается нежданный и непрошенный интерес к другому человеку, интерес, взращенный на дрожжах предвкушения будущего? Если хорошенько подумать, то наша жизнь по большей части есть движение, обусловленное силой привычки. Ожиданием каких-то перемен. Мы живем, поддерживая себя мимолетными радостями, любопытством, вспышками неистовой, бесцельной энергии, которая зачастую питается одной лишь злобой. Но мы никогда практически не осознаем важность для нашей будущности того оживления, которое есть предвкушение будущего, связанного с другим человеком. Это ясно всякому, кто смотрит на двух простаков, которые обмениваются влюбленными взглядами, не ведая, что творят. Именно такое оживление сквозило во взглядах и жестах Сары Пембертон. Влюбленность в Донна стала тем намеком на будущность, который удержал Сару на краю бездны отчаяния.
Я вовсе не хочу сказать, что миссис Пембертон сознательно строила какие-то планы будущего, связанного с капитаном Донном, или расчетливо надеялась на его практическую помощь. Если то, что поведал мне Ноа Пембертон много лет спустя, было правдой, то, значит, чувства этих людей вновь пробудились, хотя до этого чувства матери Ноа были убиты, умерщвлены и могли выразиться только в отрицании. Она просто ощутила, что ее жизнь с Огастасом была лишь удобным оправданием неверного выбора, что в свое время пренебрегла настоящей любовью. Но… если бы это было так, то, уверен, я бы что-то заметил. С другой стороны, между вдовой Огастаса Пембертона, урожденной ван Люйден, и каким-то уличным полицейским должна была ощущаться непреодолимая кастовая пропасть. Но она не ощущалась. Кто знает, если Ноа был прав, то не сложилась бы жизнь Эдмунда Донна по-другому? Возможно, будучи отвергнутым Сарой, он и пошел служить в муниципальную полицию и обрек себя на недостойную жизнь. Кто знает? Я, во всяком случае, не возьмусь об этом судить.
Но мы отвлеклись. Кроме Сары Пембертон, существовали и другие люди, которые явно нуждались в успокоении. Сидя в гостиной за чашкой чая, Эмили Тисдейл первой нарушила вялое течение бессодержательной беседы.
— Вы до сих пор не знаете, где Мартин, — сказала она Донну, — так почему вы его не ищете?
Капитан не успел ответить. Эмили вскочила на ноги и начала, подобно Мартину, сжав кулаки, мерить шагами гостиную, рассуждая вслух.
— Отец и сын поссорились. Мартина лишили наследства. Это очень грустно и прискорбно, но это произошло. Что случилось, то случилось. Но почему это не стало концом всей истории? Нет, они решили продолжить. Как можно нормально жить, если происходят столь неестественные вещи? У Мартина невероятно развито чувство чести, — кричала Эмили надтреснутым голосом. — Он способен на все. Я не могу сказать вам, каких высот мог бы достичь Мартин, не попади он в ловушку, из которой всю жизнь он старается выкарабкаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90