Маленького роста и болезненного вида мальчик сказал, что видел, как Накс слез с повозки газетного развозчика у таверны «Черная лошадь». Было уже темно, на улице горели фонари.
Мальчик сел. Сержант оглядел зал. Остальные молчали. Говорить было больше не о чем. Вопросы задавал сержант, но подсказывал ему Донн. Капитан поднялся со стула.
— Спасибо, парни, — сказал он. — Муниципальная полиция угощает вас кофе с булочками.
С этими словами он положил на стойку два доллара. Мы направились в «Черную лошадь».
Я всегда гордился своими познаниями в географии кабаков и салунов. Но таверна «Черная лошадь» была мне неизвестна. Донн уверенно прокладывал маршрут. Как оказалось, таверна располагалась на Уотер-стрит. Донн прекрасно знал об этом городе все, видимо, потому, что был отчужден от жизни его нормальных граждан. Донн совершенствовал свои знания в условиях повседневной тяжелой службы… видимо, дело было именно в этом… такие знания приходят к человеку только за счет отчуждения. Боже, помоги мне, но стоило мне провести в компании Донна десять минут, как у меня тоже появилось ощущение отчуждения. Создавалось впечатление, что ревущий, грохочущий, вечно несущийся куда-то город, с шипением пара бесчисленных двигателей и шелестом ремней множества станков — это нечто чужое, какое-то проявление неведомой мне культуры неких пришельцев.
«Черная лошадь» располагалась в дощатом доме, построенном Бог весть когда, а точнее при голландцах. Это было типичное здание с остроконечной крышей и ставнями на окнах. Когда в доме разместили таверну, один из углов снесли и устроили на его месте вход с несколькими ступеньками, ведущими в зал. Вход, таким образом, стал виден сразу с двух улиц — Уотер-стрит и Саут-стрит. Сержант остался на улице, а мы с Донном вошли в зал.
Это было тихое, спокойное, даже можно сказать, мертвое место. Казалось, что от скрипящих досок пола исходит грубый, неуничтожимый запах виски. За столиками пили несколько завсегдатаев. Мы сели за столик и сделали заказ. Выпивка Донна осталась нетронутой, а я сделал несколько глотков. Донн сидел в какой-то отрешенности, не замечая устремленных на него взглядов хозяина и снующих рядом официантов. Он ушел в себя. Я не нарушал его молчания, думая, что он поступает так с заранее обдуманной целью. Но, как оказалось, никакой цели вовсе не было. Он просто ждал, как это принято у полицейских. Он и сам не знал, чего он ждет, но, как он мне потом рассказывал, можно просто ждать, и когда что-то выясняется, то оказывается, что ты ждал не зря.
Тут в дверь вошла девочка лет шести или семи. В руках у ребенка была корзинка с увядшими цветами. Девочка была очень худа. Она склонила голову, то ли от стеснения, то ли от желания скрыть страх. Она приблизилась к нам, словно бы без всякого намерения. Лицо девочки было вымазано грязью, нижняя губа отвисала, как у слабоумной, светлые волосы спутались, одежонка порвалась, а свои большие сандалии она явно нашла в мусорном ящике. Она подошла прямо к Донну и нежнейшим голоском спросила, не хочет ли он купить цветочек. Бармен немедленно выскочил из-за стойки и подлетел к нам с громким криком.
— Эй, ты, Роузи, я ж тебе говорил — не ходи сюда и не заходи в зал! Я тебе говорил! Не то я поймаю тебя здесь и тогда задам таску! От тебя и так полно всяких хлопот! Я тебя научу слушаться. — Он долго нес всякую чушь в таком же духе. Девочка не сделала ни малейшей попытки убежать, она просто втянула голову в плечи и зажмурила глаза, словно в ожидании удара. Естественно, Донн движением руки остановил бармена и тихо заговорил с ребенком. Пригласив девочку к столу, он посадил ее на стул и сам выбрал в ее корзинке три самых вялых цветка. Я не знаю, как они называются, — это просто цветы из страны сирот.
— Я куплю вот эти цветы, Роузи, если ты не возражаешь, — проговорил Донн. Он положил на маленькую раскрытую ладошку несколько мелких монет.
Потом Донн взглянул на злополучного краснорожего бармена, который стоял за спиной девочки, судорожно вцепившись ручищами в свой фартук.
— Хозяин, какие неприятности могла причинить тебе эта девчонка? — поинтересовался капитан. — Какие хлопоты может доставить это несчастное создание вашей «Черной лошади»?
Донн кликнул сержанта, и они вместе повели бармена в подсобку для дознания. Девчонку капитан попросил остаться со мной. Она сидела молча напротив меня, отведя в сторону глаза и качая ногой. Я совершенно не понимал логики его поступков. Наверное, Донн мог доверять мне в одном деле, но не мог доверять в других. В чем-то мы действовали сообща, а в чем-то, видимо, нет. О том, что в тот момент делал Донн, я был осведомлен не больше, чем его тень… Я испытывал недоверие и сосущее ощущение того, что происходит нечто зловещее. Меня, кроме того, злило, что Донн так расстроился и придает столь большое значение смерти какого-то никому не нужного мерзавца. Это было весьма постыдное ощущение для главного редактора солидной ежедневной газеты, какой была «Телеграм». Я услышал, как на улице остановилась карета. В сопровождении сержанта в таверну вошел — кто бы вы думали? — не кто иной, как Гарри Уилрайт. Художник был мрачен и зол и вообще мало напоминал цивилизованного человека.
— А, это опять вы, Макилвейн! — произнес он. — Думаю мне надо благодарить вас за то, что в капитане вдруг проснулся такой нездоровый интерес к живописи.
Вечерний костюм Уилрайта сидел на художнике довольно криво. Видимо, он спешил, одеваясь. Но этот признанный гробокопатель не мог не испытывать признательности к человеку, которому он исповедался в грехах. Возможно, человек становится чище, тогда обретает способность к покаянию?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90