«Ну и что, господа, вы собираетесь со мной сделать?»
Но вот передо мной сидит мрачный и свирепый шериф О'Брайен. Я сразу вспомнил великую англосаксонскую поэму «Беовульф», которую, вероятно, задумали и написали как инструкцию для молодых вождей. Один из ее примитивных уроков заключается в следующем: если хочешь сохранить власть, делись награбленным. Твид был старым диким политиком примитивной школы, казалось бы, кто может лучше него знать эту прописную истину? Но вот у меня в кабинете сидит О'Брайен, необъяснимым образом обойденный милостями Твида, и держит на коленях обвинительный материал, аккуратно завернутый в плотную коричневую бумагу и перевязанный веревочкой. В свертке помещались копии бухгалтерских счетов, показывающих истинные размеры хищений Круга. Все цифры аккуратно выписаны в колонки. Украдено было невообразимо много. Описывалось и прикрытие, которым оправдывалось воровство, и даже то, как делили украденное. Боже мой, какая удача!
— Зачем вы это делаете? — спросил я О'Брайена.
— Сукин сын попытался меня надуть. Триста тысяч баксов. Он не желает платить.
— За что?
— Это причитающаяся мне доля. Я его предупреждал.
Он был чистой воды вымогатель, этот О'Брайен. Я не мог не удивляться: в окружение Твида входило очень много амбициозных, достигших сказочного богатства людей, почему же именно этот стал для Твида камнем преткновения? Колоссальный успех мошенничества, его организация, методы, которые поставили надувательство на поток и сделали его неуязвимым, позволили Твиду уверовать даже не в свою непотопляемость, нет, это было нечто большее. Этот человек возомнил себя бессмертным. Иначе я не могу объяснить себе, почему он так поступил с О'Брайеном. Твид просто отмахнулся от него, отказавшись удовлетворить притязания шерифа. Такое поведение недопустимо в отношение подельника.
Шериф О'Брайен сожрал меня без соуса и без приправ. Я сдался без боя. Он сказал мне, что ищет газету, которая опубликует все, что он принес, со всеми цифрами. Я попросил его оставить сверток у меня и пообещал, что, если материал покажется мне правдивым, «Телеграм» опубликует его без изменений. Я просто не мог себе представить, что он мне принес!
В ту ночь я сидел за столом до утра и читал бухгалтерские сводки самого блистательного и колоссального коварства за всю историю Соединенных Штатов. Ту ночь я не забуду никогда в жизни. Можете ли вы представить себе, что значит для газетного пройдохи получить написанные черным по белому сведения о подобных махинациях? И вообще, для чего мы живем? Определенно, мы живем не для того, чтобы разбогатеть, нашей целью не является философское просвещение или надежда на вечное спасение, нет и еще раз нет… Мы живем ради доказательств, сэр. Именно так. Мы готовы отдать все на свете за то, чтобы иметь на руках факты, документированные факты. Лавры, которые мы хотим стяжать, — это лавры Всеведущего. И вот это откровение у меня в руках, сведенное в аккуратные колонки цифр. Мне хотелось плакать от радости. Я чувствовал себя как ученый, держащий в руках Моисеевы скрижали, или оригиналы Гомера, или прижизненное издание сочинений Шекспира.
Ладно, не буду затягивать свое повествование. Сейчас я скажу вам, почему у меня был такой избыток независимых журналистов и такой недостаток штатных репортеров. Причина в том, что Твид постоянно накладывал свою лапу на работающих репортеров. У меня был человек в Олбани, отвечавший за материалы из законодательного собрания штата. Сегодня он мог писать хвалебную статью о билле, который заставил бы газовую монополию декларировать свои доходы, что позволит снизить цены на ее продукцию. Но наступает следующий день, и тот же корреспондент пишет о том же законе так, словно он был предложен европейскими коммунистами. Идея обуздания аппетитов газовых компаний была популярна в обеих палатах, но за двадцать четыре часа Твид успел заплатить моему корреспонденту, чтобы тот поменял свою точку зрения на подзаконный акт. Ради справедливости надо сказать, что одновременно было уплачено и другим репортерам, равно как и самим законодателям. Так что не думайте, будто я хочу представить нашу журналистскую братию этаким святым братством, которого не коснулась коррупция, разъевшая все общество. Иногда Твид размещал на наших страницах рекламу. Он не настаивал и не грозил, он просто хорошо ее оплачивал — это была очень прибыльная городская муниципальная реклама. Я знал это, я вообще знал очень много, но… Я полагал, что то, что мне принес шериф, настолько монументально, это столь ошеломляющая правда, а положение города столь критическое, что журналистская честь должна взять верх над голым расчетом. Однако согласно инструкции после войны мне было позволено печатать значительные материалы только с разрешения издателя и главного редактора издательства. Дайте мне перевести дух. До сего дня я не могу без боли вспоминать тот день. Бедная моя душа…
Этот стыд касается не только нашей «Телеграм». В редакциях многих газет просматривали материал и отказывались его публиковать. Даже знаменитая «Сан», руководимая не менее знаменитым Ричардом Генри Даной, вместо предложенного материала печатала послания мэра в качестве рекламы. У этой газеты был контракт на публикацию официальных объявлений, за которые Твид платил очень щедро — по доллару за строчку. Либо редакции зависели от него, либо главные редакторы считали себя его друзьями. Многие опасались за свое положение и за свою жизнь — причины отказа были самые разнообразные…
От позора американскую журналистику смогла спасти смерть члена редколлегии «Таймс», который был партнером Твида по совместному владению типографской фирмой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90