Здесь во множестве произрастали деревья и одичавшие тыквы, усеявшие зеленую траву. Шум города почти не достигал этой окраины и казался отсюда чем-то не вполне реальным. Донн и его люди остановились в тени плакучих ив на полдороге между Первой и Второй авеню. Все очень напоминало пикник — расстегнутые рубашки, фляги с водой и коробки с ленчем. Мусор полицейские бросали в большой картонный ящик, поставленный у подножия дерева. Со стороны реки людей не было видно. Основная часть дороги находилась ниже, а подъем, с которого можно было бы их увидеть, загораживала стена Дома маленьких бродяг.
У ворот красовался полицейский пост.
— Такие посты, — пояснил Донн, — ставят около дипломатических миссий. Еще одна такая будка стоит возле дворца мистера Вандербильда и еще одна около Таммани-Холл. Должно быть, здесь живут очень высокопоставленные детки.
Из всего личного состава муниципальной полиции Донн сумел набрать двенадцать или тринадцать преданных ему людей. Еще один отряд укрывался в наблюдательном пункте на Девяносто четвертой улице, в квартале к северу от интересовавшего нас здания на Первой авеню. Третий отряд расположился в одном квартале к югу от этого места.
Я совершенно не понимал, что, собственно говоря, они там делают. Полицейские были заняты только тем, что рассматривали приют в бинокли. Этим их наблюдение исчерпывалось. Я присоединился к группе капитана Донна на второй день их вахты. В пыли купались птички, порхавшие взад и вперед из леса в кусты и обратно. Над рекой временами пролетали на юг стаи диких гусей. Неужели я приперся сюда, в такую даль, чтобы полюбоваться на пикник любителей-орнитологов? Должно быть, я высказал Донну подобную претензию, касающуюся их бездействия.
— А кого мы должны арестовать? — парировал он.
— Любого, кто находится в здании.
— Значит, я должен вломиться туда без ордера?
— А вы надеетесь получить ордер от подкупленных ими прокуроров?
— Сначала надо сформулировать обвинение…
— Какая разница? Вы же понимаете, что творится за этими стенами. Чтобы оградить людей… этих надо взять под стражу.
— Так мы в конце концов и поступим, — спокойно заверил Донн.
Он протянул мне бинокль. Постройка отличалась великолепием и пышностью. Это было выстроенное в романском стиле сооружение из красного кирпича, украшенное угловыми башенками с бойницами. Дом был красиво отделан гранитными плитами. Цокольный этаж скрывала высокая кирпичная стена. Вход закрывали тяжелые, окованные железом, массивные ворота, казавшиеся незыблемыми. Постройка придавала солидность обитателям, кто бы они ни были. Замок казался форпостом нашей передовой цивилизации, напоминая по стилю все те учреждения, которые обычно располагаются на окраинах, — дома для престарелых, богадельни, убежища для падших женщин, интернаты для глухонемых.
За Домом маленьких бродяг река на своем пути к заливу делала резкий поворот к югу. Пенящаяся поверхность стремнины была покрыта сверкающими на солнце серебряными брызгами. Возможно, во мне говорило отчаяние никому не нужного в этой ситуации человека, но в тот момент я, житель искусственных аллей, городских тупиков и дешевых подвальчиков, репортер, с презрением относящийся к сказке о Диком Западе и сочиняющий вместо этого сказку о мостовых, загаженных лошадиным навозом, о грязных, зачумленных городских птицах, парень, чьи уши услаждали, как музыка, крики старьевщиков, человек, для которого вся природа исчерпывалась котом, открывающим покалеченной лапой мусорный бак в поисках пищи — этот самый человек в ту минуту страстно желал только одного: чтобы с острова Манхэттен по мановению волшебной палочки исчезли все дома. Мысленно я представлял себе, как первые голландские моряки, высадившиеся в этих местах и пришедшие в ужас от смрадного комариного болота, грузились в шлюпки и бежали на свои корабли, чтобы никогда больше сюда не возвращаться.
Было около четырех часов пополудни, когда Донн велел своим людям приготовиться и быть настороже. Я поднял к глазам бинокль: ворота приюта были широко распахнуты. Из них на улицу выехал запряженный парой лошадей белый омнибус муниципальной транспортной компании. Один из людей Донна бросился отвязывать пароконный экипаж, спрятанный неподалеку за деревьями. Потом мы мчались в полицейском фургоне по дороге, и Донн, высунувшись наружу, кричал:
— Не останавливайте их, не останавливайте их!
Я не мог понять, что случилось, пока мы не догнали омнибус и преследовавший его экипаж. На дороге шла настоящая схватка. Подчиненные Донна перехватили омнибус на углу Первой авеню и Девяносто четвертой улицы, удерживая за вожжи хрипящих и громко ржущих лошадей. Возница, лежа на животе, охаживал кнутом и лошадей, и попадавших под кнут полицейских.
Возможно ли обратить вспять жестокое и внезапное побоище? Я помню звуки, которые издавали испуганные лошади, — они кричали от страха и боли, как люди. Они пытались убежать от жгучих ударов беспощадного кнута, но сильные руки тянули их обратно. Мы все вмешались в потасовку. Один из людей Донна упал на землю и пытался откатиться в сторону, чтобы не быть раздавленным копытами. Один из полицейских попытался ссадить возницу, но, получив сильный удар ногой, грохнулся спиной о землю. Вы должны принять во внимание, что в те времена полицейские обычно не носили с собой пистолеты или винтовки. Ими пользовались только в случаях массовых беспорядков. На вооружении полицейских находились только дубинки, их-то и пустили в ход против ног возницы. Но очень уж он был здоров и силен — этот человек в черной одежде, грубых башмаках и мягкой фетровой шляпе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90