У самых стен замка росли белые олеандры, кусты розмарина и еще какие-то деревья, ронявшие на землю странные бледно-желтые цветы. Их ветви сплелись, образуя зеленую, усыпанную цветами арку, настолько низкую, что женщинам пришлось наклониться, чтобы добраться до двери. Она была из доброго крепкого дуба, но очень старая, судя по тому, что ее неоднократно – и явно с большими перерывами – покрывали железом.
Как раз в тот момент, когда Элинор решила, что в замке никого нет, дверь медленно открылась, и на пороге появилась неприветливая седая женщина в пыльнике и тапочках, с вырезами для больших пальцев, чтобы не сдавливать набухшие шишки. Эта странная хранительница замка подтвердила, что он продается, но не знала ни цены, ни иных подробностей: для этого, сказала она, и существует агент по недвижимости, это его работа.
В конце концов Элинор удалось уговорить эту мегеру позвонить агенту. Вскоре явился высокий, худощавый, равнодушный молодой человек, который, узнав, что дамы англичанки, явно не принял их всерьез как потенциальных покупательниц: всем было известно, что у англичан нет больших денег. Чуть ли не бегом он повел женщин по замку.
Замок находился в не слишком хорошем состоянии: внутри было сыро, штукатурка осыпалась. Некоторые ставни висели, что называется, на одном гвозде, некоторые отсутствовали вовсе, а те, что остались, наверное, уже и не помнили, когда их в последний раз красили. На втором и третьем этажах не было ничего, кроме пыльных, тесных, как кроличья клетка, спален, где царил полумрак из-за спущенных жалюзи. Единственная ванная была всего на десяток лет моложе Элинор и Шушу, а центрального отопления и кондиционеров никто и не позаботился установить. Агент несколько неуверенно сказал посетительницам, что зимой в замке тепло, а летом прохладно благодаря стенам шестифутовой толщины. Экскурсия закончилась там же, где и началась, – на южной террасе, смотревшей в сторону моря.
Элинор подошла к балюстраде, увитой плющом. Справа, в отдалении, словно на картинах Рауля Дюфи, виднелся голубой полуовал Ниццкого залива в обрамлении высоких пальм и красивых вилл. У самых ног Элинор серые скалы круто обрывались вниз, к песчаной дуге пляжа и голубовато-зеленому, в серебряных искрах, морю; за пределами бухты прозрачная вода темнела, становилась чисто-синей, а у самого горизонта лежала широкая полоса цвета индиго – как бы оттеняя чистейшую лазурь касающегося ее неба. Над головой Элинор плыли небольшие, пухлые, как стайка купидонов, облака, сияющие в ослепительном, всепроникающем, невероятном свете французской Ривьеры.
Элинор медленно повернулась к молодому человеку:
– Сколько хотят за замок?
Внезапно Шушу поняла, что это не просто случайная прогулка в солнечный весенний день.
– На что нам эта громадина? к тому же посмотри, в каком она состоянии. По-моему, в ней не убирали с тех самых пор, как ее построили, – Шушу презрительно фыркнула. – Ты просто романтическая дура, Нелл.
Но обе уже знали, что Элинор купит замок.
Потом, когда они молча спускались с холма, на котором стоял замок, Элинор обратила внимание на то, сколько тени на узеньких улочках и маленьких площадях от многочисленных плакучих ив, оливковых и абрикосовых деревьев. Подруги выпили кофе в единственном кафе Сарасана. Вдоль стен домов стояли горшки с цветущей розовой геранью, а у самых ног разгуливали голуби, прилетевшие, чтобы подобрать крошки, которые бросала им Шушу. Потом, минуя темно-зеленую дверь с надписью „Синдикат инициативы", помещение местного кооператива со спущенными на окна жалюзи цвета лаванды, женщины подошли к бледно-голубому домику мэрии, который стоял возле зелено-голубой аптеки. Напротив старинной церкви Святого Петра располагался местный магазинчик, в его витрине были выставлены пластмассовые бокалы для шампанского, красные мухобойки, кувшины, пыльные кастрюли, коробочки со средствами от насекомых, местные одеколон, мед в банках и различные травы.
– Как здесь хорошо! – проговорила Элинор. – Пожалуй, еще чуть-чуть – и было бы уже слишком.
Эти тихие, залитые солнцем улочки мало изменились за прошедшие семь столетий. Элинор и Шушу совсем недалеко отъехали от Канна, но им казалось, что они находятся за тысячи километров от его шумных, заполненных народом улиц.
– Ну и номер ты собираешься отколоть! – ворчала Шушу, когда они катили по шоссе по направлению к Канну.
Элинор рассмеялась в ответ. Судьба так неожиданно подбросила ей романтическую идею уехать из Англии, что она сейчас видела только положительные стороны этого решения: она сможет забыть о туманах и бронхитах – на Ривьере ее ждут яркое солнце, теплое море, восхитительная кухня, чудесные вина.
– А ты не будешь скучать по Старлингсу? – Шушу все еще не верилось, что Элинор может покинуть свой обожаемый, нежно лелеемый сад.
Вдруг Элинор стала серьезной.
– Стерлингс уже не тот, с тех пор как девочки разлетелись.
Тишина, царившая в опустевшем Старлингсе, постоянно и больно напоминала Элинор, что ее девочек больше нет с ней. Куда бы она ни обратила взгляд, перед ее мысленным взором всплывала какая-то из картин прошлого, причиняя мучительную тоску, и ее ничем нельзя было заглушить. Элинор изнывала от невозможности вернуть назад то, что некогда – еще совсем недавно – жило в этих стенах. Может быть, Сарасан поможет ей; может быть, там ей удастся освободиться от власти воспоминаний и начать новую жизнь, в которой будет не только прошлое, но и будущее.
На следующее утро Пол Литтлджон, недавно ставший младшим партнером адвокатской конторы „Суизин, Тимминс и Грант", прилетел из Лондона в Ниццу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103