Стекло разбилось, а снимок – единственная память Элинор о матери – был безнадежно испорчен.
И тут, вымещая свой гнев на кружке, Элинор внезапно с холодным ужасом поняла, что после выходок Билли ощущает себя точно такой же никчемной и незначительной, уничтоженной и раздавленной, как в свое время после порок, задаваемых отцом.
Но ведь Билли – не тот, неотвратимый в своей жестокости тиран, который искорежил ее детство! Билли – ее муж, ее избранник, ее любимый… разве не так?
Потрясенная этим взрывом собственных эмоций, Элинор приготовила себе чашку чаю и присела за кухонный стол. Почти час она просидела так – неподвижно, перед остывающим чаем. Впервые она задумалась об отношении и ней Билли как таковом, не пытаясь найти ему какого бы то ни было рационального объяснения. На сей раз она не стала закрывать глаза на ту жестокую игру, которую муж вел с ней, подобно кошке, играющей с мышью, и вспоминать, каким милым и обаятельным он был, когда ухаживал за ней. Впервые она задала себе вопрос, почему и отец, и Билли заставляли ее чувствовать себя такой несчастной.
И тут ей пришлось наконец признаться в том, что она давно уже подспудно понимала: так же как и мать, она связала свою жизнь с деспотом и хамом, который всегда будет отравлять ее существование. Ее спаситель превратился в ее мучителя. Слезы хлынули из ее глаз, вся душа изнывала от боли. Уронив голову на чисто выскобленный деревянный стол, Элинор рыдала до тех пор, пока ей не стало трудно дышать и глаза не опухли так, что она почти ничего не видела.
Наконец она подняла голову и постаралась взять себя в руки. Выбора у нее нет: Билли ее муж, Эдвард ее сын, и это ее жизнь. Надо продолжать жить дальше.
Она отринула действительность, ставшую для нее невыносимой, и снова вызвала в памяти романтический образ того Билли, которого полюбила когда-то. Пьяная скотина, буянившая здесь ночью, не была тем Билли, за которого она выходила замуж. Настоящий Билли был тот, другой, – красивый, обаятельный, отважный, который глядел на нее с фотографии, стоящей на тумбочке. Просто у него сейчас трудный момент – он вынужден заниматься работой, недостаточно хорошей для него. Естественно, он переживает. Она, Элинор, выбросит из головы все дурные мысли и будет думать только о том, как помочь Билли. Со временем все непременно станет на свои места. Обязательно.
Глава 4
Десять лет, последовавшие за этим решением, оказались тяжкими для Элинор. Все реже случалось ей видеть перед собой „настоящего" Билли – ее муж все больше пил. И ей все чаще приходилось выдумывать для него оправдания и идти на компромиссы.
Ей, измученной и задерганной от сыпавшихся бесконечно на ее голову проблем, никак не удавалось понять, что же в конце концов происходит с ее жизнью. Единственное, что приходило в голову, – это сомнение, сделала ли она все возможное, чтобы помочь мужу. „Все непременно наладится, – говорила она себе. – Все устроится, и мы будем счастливы, если только Билли перестанет пить".
Правда, временами она задавала себе вопрос: она ли повинна в его пьянстве? Он говорил, что да, что он жестоко разочаровался в ней, – но если так, что же ей надо сделать, чтобы вернуть его в нормальное состояние? И еще она спрашивала себя: почему у нее не хватает силы воли, чтобы всерьез поставить ему ультиматум? Почему она каждый раз верит обещаниям Билли исправиться? Ведь он ни разу не постарался выполнить их.
Она никогда не знала, придет ли Билли домой к обеду или ужину, да и явится ли вообще. В конце концов ей пришлось привыкнуть никогда и ни в чем не рассчитывать на мужа – ни на его присутствие, ни на отсутствие. Если, полагая, что его наверняка не будет дома, она приглашала к себе какую-нибудь подругу по техникуму, Билли неизменно появлялся в самый неожиданный момент и осыпал оскорблениями обеих. Кончилось тем, что Элинор, не любившая ставить людей в неловкое положение, попросту перестала приглашать к себе кого бы то ни было, за исключением Шушу, на которую выходки Билли не производили никакого впечатления. В тех же редких случаях, когда Билли был трезв и у него с похмелья не трещала голова, он абсолютно не шел на контакт и у Элинор не хватало духу заводить разговор насчет его пьянства.
Эдвард, тихий, бледненький мальчик, старался по возможности держаться подальше от отца. Он был замкнут, жил своей внутренней жизнью, и они с Элинор, к великому раздражению Билли, казалось, понимали друг друга без слов. Нежный и чувствительный по природе, Эдвард при этом унаследовал от отца его крепкое сложение, широкие плечи, и было уже ясно, что он вырастет высоким и сильным. У него была пышная о'дэйровская шевелюра, красивое лицо с тонкими чертами. Правда, став постарше, он как-то раз, играя в футбол, ухитрился сломать нос, но Билли не разрешил, чтобы врач исправил его: его злило, что в его сыне так мало качеств, необходимых, по его мнению, для мужчины, и что он предпочитает природу занятиям спортом, а перебитый нос придавал Эдварду более мужественный вид.
И все же в общем жизнь семьи О'Дэйр протекала нормально. Билли продолжал дружить с Джо Грантом, который в начале 1929 года женился на дочери своего хозяина; Элинор регулярно встречалась с Шушу, а Шушу воздерживалась от высказываний на тему „я тебя предупреждала".
Но однажды вечером, в воскресенье, после того как Билли был особенно груб с Элинор в присутствии Шушу, женщины решили сходить в кино. Уже дойдя до кинотеатра, Шушу спокойно спросила:
– Сколько еще ты собираешься терпеть издевательства Билли – всю жизнь?
– Только не говори, что я должна бросить его. Ты испортишь нам вечер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103