– Почему я не могу жить в Лондоне? Почему я обязана приезжать сюда на субботы и воскресенья? Ты ведь позволяешь Клер оставаться в Лондоне столько, сколько ей нужно.
– У Клер есть работа, которую она должна выполнять. А ты еще слишком молода, чтобы жить одной в Лондоне. Тут и обсуждать нечего.
Сверкнув глазами, Миранда вскочила и убежала к себе. Она-то знала, почему Клер осталась в Лондоне на субботу и воскресенье: вовсе не из-за работы в этом своем комитете, что бы там ни думала Элинор. Просто Клер наконец-то влюбилась, притом в мужчину намного старше себя, да к тому же – вот ведь учудила! – разведенного. Она поделилась своей тайной с младшей сестрой, поскольку знала, что на Миранду можно положиться. В Великобритании 1958 года отношение к разводу было таково, что разговоры о нем могли касаться лишь кого-то другого, хотя и не возбранялось вступать в брак с разведенными и вводить их в свою семью. Клер не хотела рисковать: если ее роман с Сэмом Шапиро не завершится браком, незачем понапрасну расстраивать бабушку.
В холл из кухни заглянула Шушу:
– Все гости разошлись?
– Ты слышала, что говорит Миранда? – воскликнула Элинор, знавшая, что Шушу подслушивала.
– Кое-что, – созналась Шушу.
– А ведь у этой девчонки есть все то, о чем мы с тобой даже и мечтать не могли!
– Просто у нее сейчас такой возраст, – напомнила Шушу. – В ее годы все бунтуют. Знаешь это их словечко – тинэйджеры?
Это было новое явление в жизни Великобритании. Впервые в ее истории молодые ребята и девушки получили возможность прилично зарабатывать и теперь, после многих лет подчинения воле родителей, могли жить по собственному разумению и делать что хотят. Они тратили свои деньги на одежду и косметику, на музыку и танцы. „Пускают деньги на ветер", – ворчали отцы, но матери, знавшие, что предстоит в жизни их детям, говорили: „Молодым бываешь один раз".
Молодежный бум охватил самые разные сферы жизни, и уж, конечно, музыку, моду и фотографию: парни старались во всем походить на Джеймса Дина, девушки ходили в черных джинсах и свитерах, с длинными нечесаными волосами и сильно красили глаза „под Клеопатру", напрочь отвергая, впрочем, помаду и румяна.
Шушу знала, что бунтарской натуре Миранды тесно и душно в шкуре дебютантки, в ее до мельчайших подробностей расписанном согласно традициям бытии. Миранда, с ее ослепительно-рыжими волосами, стянутыми в простой „хвостик", и бледными, едва подкрашенными губами, с ее мятежной душой, целиком и полностью принадлежала молодежному буму.
Элинор снова взглянула на портрет внучек.
– Ни от одной из этих девочек я так и не дождалась ни уважения, ни благодарности. Иногда мне кажется, что мое сердце просто разбито…
Шушу прервала ее:
– Ну, эту сверхдраматическую, сентиментальную чушь лучше прибереги для своего следующего романа! Девочки растут, вот и все. Пора бы тебе перестать считать их детьми – они уже молодые женщины. Вспомни-ка, чем мы с тобой занимались в их возрасте: мы воевали! Тебе придется отпустить их, Нелл. Тогда они сами вернутся к тебе. А вот если ты попытаешься их остановить, они просто обозлятся на тебя, и тогда каждый приезд к тебе будет для них только неприятной обязанностью, и они станут появляться здесь только тогда, когда тянуть с визитом будет уже неприлично.
Выслушав эту тираду, Элинор некоторое время молчала.
– Конечно, ты права, – произнесла она наконец. – Права как всегда. Но я помню, каково нам пришлось в свое время, и я хотела бы защитить их от всего этого… от опасностей, от бедности… Я хотела бы дать им все то, что бедный Билли так старался дать Эдварду…
– Остынь, Нелл! Ты, часом, не забыла, кому ты все это говоришь? Это ведь я, Шушу, и мне можешь подобного не рассказывать. Я всегда старалась держать язык за зубами, но ты ведь сама знаешь, что на самом-то деле Билли вовсе не был тем Прекрасным Принцем, о котором ты поешь своим гостям за чайным столом. Пора бы уж тебе начать воспринимать жизнь такой, как она есть, и жить этой реальной жизнью.
Глава 11
Вторник, 3 июня 1958 года
Ровно через неделю после первой встречи Клер с Сэмом съемки „Пшеничных гонок" окончательно завершились. По этому поводу была устроена вечеринка (на ней присутствовала и Клер), на которой очень скоро почти все напились – сказывалась усталость от долгого нервного напряжения. Члены съемочной группы держались с Клер дружески, но осторожно и безукоризненно вежливо, поскольку все знали – еще раньше, чем это поняла сама Клер, – что Сэм Шапиро положил глаз на девушку.
После вечеринки Сэм, порывшись в карманах, выудил откуда-то черный галстук-бабочку, надел его и повез Клер в „Четыре сотни", где дамы в легкомысленных шляпках для коктейля и платьях из тафты энергично отплясывали самбу под оркестр, управляемый виртуозным и всегда благожелательным Эдмундо Россом. Однако вскоре Сэм как-то внезапно сник, точно вся усталость предыдущих дней вдруг разом навалилась на него.
– Давай-ка уберемся отсюда ко всем чертям, Клер, – сказал он. – Мне нужно поговорить с тобой.
Всю недолгую поездку на такси от „Четырех сотен" до квартиры Сэма на Хилл-стрит он просидел с закрытыми глазами, откинув голову на спинку сиденья. Клер, интуитивно чувствуя его слабость, тоже молчала.
Только раз Сэм повернул голову, чтобы взглянуть на Клер, особенно хорошенькую в этот вечер в платье из светлой тафты, и похлопал ее по руке.
Потом, когда они уже поднялись в его хорошо обставленную, но какую-то безликую гостиную, Сэм, обняв Клер за плечи – скорее по-отечески, нежели любовно, – произнес:
– Не знаю, может, и есть способы выразить как-то помягче то, что я должен тебе сказать, но суть в том, девочка, что, по-моему, нам не следует больше встречаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103