и оставался там Суини до тех пор, пока не прочитал от начала до конца новое сочиненное им лэ.
Целых семь лет, если уж быть точным, носился Суини над всем Эрином, всегда, однако, возвращаясь на свое дерево в обворожительной долине Болкан, ибо то было его надежное пристанище, его дом в той долине. Туда-то и прибыл однажды его молочный брат Линхаун, собиравший вести о Суини, ибо всегда глубоко был предан ему и трижды вызволял его из тенет безумия. Линхаун бродил по долине, ища брата своего и громко клича его по имени, пока не наткнулся на следы в прибрежной тине, где безумец утолял свой голод, поедая кресс-салат. Но в тот день след так и не привел его к Суини, и тогда вошел он в пустой брошенный дом, и лег, и, утомленный тяготами погони, погрузился в глубокий сон. Суини же, заслышав его храп в своей роще, посреди непроглядной, черной как смола тьмы, произнес такое лэ:
Вот он спит у стены непробудно,
сном, какого мне не дано
с того дня в Маг-Рате семь уж полных лет
не сомкнул я глаз.
И зачем пошел я тогда
на злосчастную битву!
С той поры мне имя Безумец,
Древожитель Безумец Суини.
Пища, что питает меня, —
ряска возле омута в Кирбе,
рот мой цветом подобен ей,
зелен рот у Суини.
Холод холодит мое тело,
как раздастся покров плюща,
струи ливня секут мои члены,
гром терзает.
Летом дом мой средь цапель в Куальнге,
в волчьей стае зимою,
маюсь в чаще все прочее время,
не как тот, что спит у стены.
Затем встретил он Линхауна, который пришел к его дереву, и завели оба промеж собой беседу — один, стоя внизу, а другой — говоря без умолку, сокрытый ветвями шиповника. И наказал Суини Линхауну ступать восвояси и не преследовать и не тревожить его доле, ибо проклятие Ронаново мешало ему в вере своей безумной довериться всякому, кто бы он ни был.
После чего отправился он в дальние края и добрался затемно до Рос-Беараха, найдя себе приют в развилке ветвей тисового дерева, росшего у тамошней церкви. Но церковный служка со своей полюбовницей, заметив его, стали травить его собаками и пытались уловить сетью, так что пришлось ему поспешить обратно к своему вековому дереву в Рос-Аран, где и пребывал он, сокрывшись и никем не замечаемый, целых полмесяца, пока не явился вновь Линхаун и не заметил его смутную тень в густой кроне и ветви, погнутые и поломанные Суини, когда карабкался он с дерева на дерево. И завели они промеж собой беседу, в которой прозвучали между прочим и такие дивные слова.
— Горько мне видеть, Суини, — молвил Линхаун, — что ты пребываешь в такой крайней нужде без еды, и питья, и одежд и, словно птица, вьешь себе гнезда; ты, который некогда носил платье из парчи и шелка, гарцевал на заморском скакуне в бесценной упряжи, окружен был миловидными благородными дамами, и пажами, и любимыми псами, и блестящими знатными мужами; и все было у тебя: и войска, и вассалы, и рыцари в кованых латах, и чаши, и кубки, и изукрашенные серебром и самоцветами рога, чтобы вкушать из них тонкие сладкие вина. Горько видеть такого человека, бездомного, ровно птица в поднебесье.
— Замолчи, Линхаун, — отвечал ему Суини, — скажи лучше, с какими вестями явился.
— Батюшка твой опочил, — молвил Линхаун.
— Да ослепнут глаза мои от горя, — отвечал Суини.
— И матушка твоя последовала за ним.
— Не осталось больше слез в душе моей.
— И брат твой умер вслед за ними.
— Словно отверстая рана, кровью сочатся слова твои.
— И сестры твоей больше нет на свете.
— Острой иглой пронзают мне сердце.
— И в сырой земле покоится твой малютка сын, такой нежный и ласковый.
— Воистину, — молвил Суини, — то последний удар, от которого не оправиться человеку.
И едва услышал Суини слова эти жалостливые о своем малом сыне, бездыханном и навеки сомкнувшем уста, как рухнул наземь без чувств с вершины тиса, и бросился Линхаун к его исколотому терниями телу с путами, кандалами и цепями чугунными, и не успокоился до тех пор, пока с головы до ног и с ног до головы не опутал крепко-накрепко и не сковал безумца. Вслед за чем окружила дерево толпа рыцарей-госпитальеров и воинов, и, переговорив между собой, решили они поручить безумца заботам Линхауна, до той поры, пока тот не отвезет его в укромное место, где Суини должен пробыть месяц и еще полмесяца в тишине, и покое, и уединении, пока не вернутся к нему одно за другим все чувства, и никого не будет рядом с ним, кроме старой мельничихи-колдуньи.
— О женщина, — молвил Суини, — жестокие беды и напасти довелось мне претерпеть, долгие годы скакал я без устали по воздуху от холма к холму, от крепости к крепости, через моря, и реки, и долы.
— А ну-ка, — сказала ведьма, — поскачи перед нами, как ты скакал, когда пребывал в безумии.
И прыгнул Суини — перенесся через изголовье своей кровати и опустился на край скамьи.
— Вот невидаль, — сказала ведьма. — И я могу не хуже прыгнуть.
И она повторила прыжок Суини.
Собрал тогда Суини все свои силы и всю свою кичливость и прыгнул так, что вылетел в слуховое окно.
— Что ж, и я могу вроде твоего покувыркаться, — сказала ведьма и в точности так же прыгнула вслед за Суини.
Короче, не успел Суини оглянуться, как проскакал над пятью округами, пока не очутился в долине н-Ахтах в Фиой-Гавли, а старая ведьма, по-ведьмовски скача, за ним поспешала. Устроился Суини на покой на вершине высокого, увитого плющом дерева, а ведьма позади него на другом дереве примостилась. Услышал Суини, лежа в ветвях, олений рев и стал вслух складывать стихи, восхвалявшие деревья и оленей Эрина, и не сомкнул глаз, пока не закончил их.
Оленята робкоголосые,
как и я, горемычные,
тихо ваши копыта топочут
в тени долины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83