Похожий на башмак подбородок его был чисто выбрит. — Голодать — величайшее заблуждение.
Прошло добрых два часа, пока остатки каши не исчезли в Пукином чреве. К концу этого времени остатки сознания покинули сидящего на дереве бедолагу, и он без чувств рухнул вниз, обдираясь о колючие, немилосердно хлеставшие его ветви, и упал на землю с глухим стуком, еще глубже погрузившись в мрак своего бесчувствия. По результатам самых точных подсчетов в его тело вонзилось никак не менее девятисот сорока четырех шипов и колючек.
После того как Пука, с присущей ему деликатностью, привел Треллиса в себя, влив ему в глотку пинту кабаньей мочи, наши путники тронулись дальше, ковыляя на трех ногах.
Не успели они пройти по ковру из опавших листьев и гниющих желудей и двадцати шести перчей, как увидели (и к немалому, надо сказать, удивлению), что навстречу им из-за тесной стеной стоящих старых дубов вышла человеческая фигура. Вглядевшись, Пука с удовольствием убедился, что перед ними не кто иной, как мистер Пол Шанахэн, выдающийся философ, остроумный собеседник и знатный рассказчик, словом, жовиальнейший бонвиван.
Тут Шанахэн ткнул бурым от табака пальцем в рукопись, образовав таким образом прореху в сложной вязи повествования.
— Погодите минутку, — сказал он. — Всего минутку. Можно чуток помедленнее? Что это вы там такое сказали, сэр?
Орлик улыбнулся.
Характер улыбки : младенчески невинная, заинтересованная.
— Мистер Пол Шанахэн, — медленно и раздельно повторил он, — выдающийся философ, остроумный собеседник и знатный рассказчик, словом, жовиальнейший бонвиван.
Ферриски изогнул шею, так что лицо его вплотную приблизилось к лицу Шанахэна.
— Что ты так взъерепенился, приятель? — спросил он. — Что случилось, в чем дело? Разве это не высокая похвала? Ты хоть знаешь, что оно значит, последнее слово?
— Небось французское словечко, — сказал Шанахэн.
— Тогда я тебе скажу, что оно значит. Оно значит, что ты парень хоть куда. Понял? То есть: Я встречал этого парня. Я его знаю. Он парень хоть куда . Теперь сообразил?
— Попусту волнуешься, приятель, — сказал Ламонт.
— Ну ладно, ладно, — произнес Шанахэн, пожимая плечами. — Видит Бог, не хотелось бы мне в эту историю мешаться. Но раз уж так случилось, ничего не попишешь. Я доверяю вам, мистер Орлик.
Орлик улыбнулся.
Характер улыбки : удовлетворенная, самодовольная.
Такого симпатягу, как мистер Пол Шанахэн, не каждый день встретишь. Он находился в самом расцвете своей зрелой мужественности, что отпечатлелось во всех линиях его пропорционально и безупречно сложенной фигуры, а походка его отличалась поистине юношеской гибкостью в сочетании с атлетической твердостью. По широкому развороту его плеч и по мощной груди даже случайный, сторонний наблюдатель, даже простой прохожий мог бы понять, что перед ним — крепость, неиссякаемый источник силы, не той кичливой силы, что тратится по пустякам, — нет, силы, встающей на защиту слабого, силы, противящейся угнетению, силы, направленной на достижение самых чистых, возвышенных и благородных целей. Его безукоризненная комплекция, светлый, ясный взор — все это свидетельствовало о том, какую беспорочную жизнь он ведет. Однако, какими бы физическими совершенствами он ни отличался, было бы ошибкой предположить, что обаяние его носило исключительно физический (то есть телесный) характер. К разрешению сложных и запутанных жизненных проблем он подходил во всеоружии своего острого ума и чувства юмора — поистине неистощимой способности видеть светлые стороны, даже когда небо затянуто тучами и ни один луч солнечного света не пробивается сквозь сумрачную облачную завесу. Его образованность и эрудиция вкупе с блестящим владением практически всеми ныне известными европейскими языками, равно как и бессмертными сокровищами древних языков Греции и Рима, а также знание произведений классической литературы — все эти таланты и дарования неизменно превращали его в центр притяжения, в какой бы компании он ни оказывался и какие бы темы ни служили предметом спора. Добросердечие и всегдашняя озабоченность чувствами окружающих — вот причины (если их уже не было названо достаточно), по которым мистер Шанахэн становился близок и дорог каждому, с кем ему случалось сводить знакомство. Человек безгранично терпеливый, он был, говоря вкратце, представителем того замечательного, честного и открытого типа людей, которых, увы, с каждым днем становилось все меньше.
Едва мистер Шанахэн попал в поле зрения двух наших путников, как к нему присоединился еще один человек, во многих отношениях поразительно его напоминавший. Его звали Джон Ферриски — имя, наверняка близкое каждому, кто считает, что святость домашнего очага и уз семейной жизни еще не утратили окончательно своего значения в этом старом мире. Беспристрастный наблюдатель наверняка сказал бы, что по внешности и физическим данным он ни в чем не уступает мистеру Шанахэну, великолепному образцу зрелой мужественности. Тем не менее довольно любопытно, что человека, который сталкивался с ним впервые, поражали прежде всего не столько его телесные совершенства, сколько удивительная одухотворенность его лица. Когда он обращал на вас свой глубокий, проницательный взор, то порою казалось, что он не видит вас вовсе, хотя нет нужды говорить о том, что ничто не было столь чуждо его натуре, как сознательно грубое отношение к ближнему. Все в нем выдавало человека глубокого и прекрасного образа мыслей, о чем недвусмысленно свидетельствовало невозмутимо глубокомысленное выражение его лица.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83