остальные устроились на кошмах. Появились съестные припасы, затрещали, задымили костры, на огне зашипело мясо. Полился рекой алкоголь, в котором все старались потопить неудачи последнего времени. Кто предпочитал слабый сангари с сахаром, разбавленный водой, или тоди желтоватого цвета с терпким привкусом виноградных косточек, а некоторые тянули из пиал крепкий арак, приготовленный из пальмового сока, спирта и рисового настоя. Всякая осторожность была забыта, слышались громкие выкрики, люди, жестикулируя, что-то рассказывали друг другу, собирались группами у костров, жевали, пили, смеялись.
Наевшийся и захмелевший Бадмаш привстал с подушек, разбросанных на ковре под шатром, щелкнул пальцами — эй, там, кто-нибудь!
В тамбу почтительно просунулась голова:
— Джи хан, хузур?
— Позови-ка сюда Али!
— Джи хан, джи хан, хузур!
— Я здесь, я здесь, хузур! — забормотал появившийся через несколько секунд ахди. Он подобострастно склонил голову и выжидающе замер перед Бадмашом.
— Послушай, приведи-ка сюда этого уйгура, мы спросим у него, где он берет нефрит.
— Будет исполнено, хузур!
Али повернулся и отдал команду.
Салима со связанными руками, основательно избитого, втолкнули в шатер. Он упал ниц, потом с трудом встал на колени.
— Ты, болван, где берешь нефрит? Отвечай правдиво, и я отпущу тебя с миром, Валла-билла!
Бадмаш громко рыгнул, сплюнул жвачку бетеля и уставился на Салима, сверля его черными пронзительными глазами.
— На Курул-таше, хузур, правом притоке реки Кашгар. От впадения вверх по течению три перехода на лошадях. Там тайная каменоломня. Нефрита очень много. Я могу показать.
Он на секунду замолк, потом тихо произнес:
— Хузур! Отпусти меня ради Аллаха, у меня большая семья, кормить надо.
— Хорошо, хорошо! — махнул рукой Бадмаш.
Он надеялся, что нефрит берут где-то здесь, недалеко. А тут тащиться через три перевала в Кашгарию… Нет, нет, слишком далеко и долго… Опасный путь…
— Ладно, косоглазый, сейчас я, как обещал, отпущу тебя, — криво усмехнулся афганец. — Скажи-ка, твой ли это?
Он засунул руку под подушку и вытащил кремневый пистолет дивной работы: с серебряной чеканкой, литыми украшениями по казенной части и рукояти, с курком в виде чертика.
— Джи хан, мой. Он достался мне от русских под Бухарой. Это работа немецкого мастера.
— Хорошо ли он бьет, а?
— Хорошо, очень хорошо, хузур!
Али, стоявший у входа, с трудом подавил смешок. Он-то знал, что сейчас будет.
— Ну-ка, выйдем, я проверю.
Слуги подхватили Салима и выволокли его. За ним не торопясь и слегка покачиваясь вышел Бадмаш, держа в руках пистолет.
— Встань-ка вон тут, под этим деревом, — показал он Салиму. — А я выстрелю во-о-о-н в тот маленький белый камень, видишь? Посмотрим, каков бой у твоего пистолета.
Камень был хорошо виден в отсветах большого костра. Бадмаш вложил в ствол заряд, пулю и пыж, не торопясь насыпал пороха на затравную полочку и, прицелившись сначала в камень, быстро перевел пистолет на Салима. Раздался громкий выстрел, и несчастный уйгур рухнул с простреленной грудью.
— Он действительно отлично бьет, да хранит меня Аллах! Я выполнил свое обещание, косоглазый, и отпустил тебя, но только в мир иной, — и Бадмаш громко захохотал, раскрыв красный от бетеля рот.
— Браво, великолепно! — почтительно заголосили разбойники.
— Молчать, ослы! Убирайтесь и пейте свое вино! — ворчливо пробурчал Бадмаш, неуклюже забираясь в шатер.
На какое-то мгновение наступила тишина, а потом снова разбойничий лагерь зажил своей обычной шумной жизнью.
У лесной опушки Коламарга как раз рядом с шатром Бадмаша стоял огромный развесистый дуб. На одной из его нижних веток, скрытый густой листвой, притаился Дангу. Он видел и слышал все. Но от этого ему не стало легче. Все было непонятно и загадочно в поведении этих ми. Однако как охотник он с уважением отметил мощь и убийственную силу этой гремящей штуки в руках Бадмаша, убивающей на расстоянии. Дангу вспомнил, что такая же была и у ми, оставленного им наверху. Теперь он знал, что это такое.
Было уже далеко за полночь, когда костры стали постепенно затухать и наевшиеся и напившиеся разбойники улеглись на кошмы. Лагерь затихал. Больше Дангу здесь было нечего делать. Он бесшумно перебрался с дуба на соседнее дерево, спустился на землю и помчался к перевалу на поиски Лхобы.
ОДИНОЧЕСТВО КОНЧИЛОСЬ
Григорий снова очнулся и поднял голову. И в ту же секунду непроизвольно вздрогнул. Он увидел склонившееся над ним лохматое, невообразимо страшное существо, ни дать ни взять ведьма из сказок, которые он часто рассказывал своим детям.
Существо с тихим возгласом отпрянуло в сторону, и вместо него в поле зрения Григория возник тот таинственный добрый незнакомец. Его спаситель.
— Почитаю за великое счастье, что спас мне жизнь, благодарствую премного, — тихо проговорил россиянин, потом перекрестился. — Свят, свят, Господи Боже!
Пошевелил раненой ногой. Боли не было. На душе отлегло, и он улыбнулся в ответ на доброжелательную улыбку незнакомца, подошедшего к нему.
— Дангу! — громко сказал тот и показал пальцем на себя.
— Григорий! — ответил купец, пытаясь сесть и тыча в себя пальцем. — Расейский я, понимаешь? Хорунжий, служил в Астрахани, в казачьем полку его светлости графа Рамодина, да вот беда — бусурмане проклятые полонили, — быстро заговорил он, — теперь вот скитаюсь по чужбинам который год. Ах ты, Господи прости, забыл, что по-расейски не разумеешь.
Дангу с бесстрастным лицом слушал Григория. Снова его речь напомнила юноше журчание горного ручейка.
— Григо? — полувопросительно сказал он, показывая на собеседника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96