тем не менее глаза его были влажны, когда он сказал:
– Я понял, и вот все, что я могу ответить: считайте меня своим другом, ваше превосходительство, и помощником тоже. Ваше доверие для меня знаменье свыше. Но что служит вам порукой? Откуда вы знаете, что не открыли свое сердце недостойному, разве что умеющему лицемерить лучше других? Я мог бы увезти Каспара, я и сейчас могу…
– Если лжив взгляд, который сейчас устремлен на меня, милорд, тогда поиски правды на земле я готов назвать пустой выдумкой, – живо перебил его Фейербах. – Увезти, увезти Каспара, – добродушно посмеиваясь, продолжал он. – Вы шутите, я бы не посоветовал это делать никому, кто еще не разлюбил солнечный свет.
Стэнхоп на некоторое время погрузился в глубокую задумчивость, потом вдруг быстро спросил:
– Но что же будет? Действовать надо безотлагательно. Куда пристроить Каспара?
– Его надо привезти сюда, в Ансбах, – тоном, не терпящим возражений, отвечал Фейербах.
– Сюда? К вам?
– Нет, не ко мне. Это, к сожалению, невозможно, и по самым разным причинам. У меня много работы, я должен часто быть один, мне приходится много ездить, здоровье мое расшатано, характер не соответствует роли, которую бы мне пришлось взять на себя, да и самое дело не допускает личных отношений.
Стэнхоп облегченно вздохнул.
– Итак, куда же пристроить Каспара? – настаивал он.
– Я поговорю с одной семьей, где ему будет обеспечен хороший уход, а также поддержка, духовная и нравственная. Я еще сегодня посоветуюсь с фрау фон Имхоф, она знает всех здешних жителей. Вы можете быть уверены, милорд, что я буду печься о юноше, как о собственном сыне. С нюрнбергскими безобразиями покончено. Вряд ли стоит оговаривать, что вашему общению с Каспаром я никаких препятствий чинить не собираюсь, господин граф. Мой дом – ваш дом. Поверьте, что под суровой оболочкой чиновника и судьи бьется чувствительное к дружбе сердце. Среди здешнего мелкодушья человек с большой буквы, право же, редкость.
Они еще наскоро обсудили, что следует написать господину фон Тухеру и нюрнбергскому магистрату, и Стэнхоп откланялся.
После его ухода президент, погруженный в размышления, долго шагал из угла в угол. С минуты на минуту его лицо становилось все более тревожным и сумрачным. Странное, грызущее, неотвратимое чувство недоверия снедало его душу. Чем больше времени отделяло его от момента, когда граф скрылся за дверью, тем мучительнее становилось это чувство. Слишком хорошо он знал людей, чтобы некоторые приметы не внушили ему подозрений. Внезапно хлопнув себя рукою по лбу, он ринулся к письменному столу и в спешке написал три письма: в Париж – одному высокопоставленному другу-англичанину, в Лондон – баварскому поверенному в делах, и третье – министру юстиции, доктору фон Клейншродту, в Мюнхен. В первых двух он запрашивал подробные сведения о графе Стэнхопе, в последнем – извещал о своем скором прибытии в столицу и ходатайствовал об отпуске для этой поездки.
Все три письма он тотчас же отправил со срочной почтой.
НАСТАНЕТ НОЧЬ
Стэнхоп велел кучеру ехать вперед, сам же пошел пешком по пустынным улицам, и его шаги отдавались гулко, как в церкви. Он был сбит с толку, расстроен, ни одна разумная мысль не шла ему на ум. Придя в гостиницу, он заперся у себя в номере и с полчаса упражнялся в фехтовании.
Прервал он это занятие, лишь заслышав в коридоре голос, споривший с камердинером, которому никого не велено было пускать. Стэнхоп прислушался, узнал, кто это говорит, и, все еще держа в руках рапиру, открыл дверь. Вошел Хикель и не без смущения поздоровался с молча смотревшим на него графом.
Спрошенный о причине своего визита, он откашлялся и пробормотал несколько бессвязных фраз, из которых, однако, явствовало, что ему известно о посещении президента Стэнхопом. В его манере держаться, несмотря на отталкивающее раболепство, проглядывала какая-то неуловимая фамильярность.
Стэнхоп не спускал глаз с взволнованного посетителя в парадном мундире.
– Что, собственно, должно было означать ваше предложение посодействовать моей встрече с господином президентом? – надменно спросил он.
– Господин граф все же воспользовались моим содействием, – отвечал Хикель. – Кто знает, свиделись ли бы вы без меня с президентом, он ведь мастер превращать свой дом в крепость. Господину графу не угодно это признать, что ж, – он пожал плечами, – вельможи народ капризный.
– Как вы вообще осмелились предлагать себя в посредники?
– В посредники? Господин граф придает слишком большое значение моей скромной предупредительности.
– Значение придаете вы. И это вам угодно строить из себя таинственную личность. Вам было угодно прибегнуть к оборотам, о разъяснении коих я покорнейше вас прошу. – Под чопорной важностью Стэнхоп прятал неуверенность, охватывавшую его в присутствии этого человека.
– Я весь к услугам господина графа, – отвечал Хикель. – Дозвольте мне, со своей стороны, спросить, в какой мере господин граф собирается приоткрыть свои замыслы?
– Какие замыслы? Кому? Мне нечего открывать.
– В моем лице господин граф имеет дело с человеком безусловно молчаливым.
– Что это значит? – вскипел Стэнхоп. – Вы, кажется, вздумали играть со мной в шарады?
– Незадолго до прибытия вашего лордства здесь стали подыскивать надежного человека, – с ледяным спокойствием вдруг объявил Хикель. – Мои давние деловые отношения с его превосходительством предстательствовали за меня энергичнее, чем мои скромные способности.
Стэнхоп побледнел и потупил взор.
– Итак, вам даны прямые указания? – пробормотал он.
Лейтенант полиции поклонился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140