– Я видел ее, я видел свою мать, это была она, и она говорила со мной!
Даумер сел к столу и подпер голову рукой.
– Слушай, Каспар, – сказал он через минуту-другую, – ты не должен верить в химеры. Меня уже давно огорчает твое легковерие. Это все равно, что кто-нибудь пошел бы гулять среди цветников и, вместо того чтобы предаться радостному наслаждению, вздумал с корнями выкапывать цветы и опустошать землю. Пойми меня правильно, Каспар, я не хочу, чтобы ты отказался от права узнать все, что имеет отношение к твоему прошлому и к преступлению, совершенному над тобой. Но вспомни, что такие люди, как господин президент и господин Биндер, умудренные богатейшим житейским опытом, прилагают немало усилий, чтобы это выяснить. Тебе же, Каспар, надо смотреть вперед, надо жить на свету, а не впотьмах. Свет, бот на чем зиждется твое существование, вот в чем твое счастье. Всякий человек может внять голосу разума: сделай же мне одолжение, забудь об этих снах. Недаром ведь говорят: «Сны – что пена волны».
Каспар был потрясен. Впервые слышал он о том, что его сны – неправда, и также впервые собственная убежденность возобладала над мнением учителя. Но не радость вызвало в нем это новое чувство, а только сожаление.
РЕЛИГИЯ, ГОМЕОПАТИЯ, ГОСТИ СО ВСЕХ СТОРОН
Так вот настал декабрь, зима запаздывала, но однажды утром выпал наконец первый снег.
Каспар без устали смотрел на неслышное скольжение снежинок. Он принимал их за маленьких крылатых зверьков, покуда не высунул руку за окно и они не растаяли на его ладони. Сад и улица, крыши и карнизы сверкали белизной, и сквозь завесу пляшущих снежинок тихонько крался светлый пар тумана, словно дыхание живых человеческих уст.
– Ну, что скажешь, Каспар? – воскликнула фрау Даумер. – А помнишь, ты мне не верил, когда я тебе рассказывала про зиму. Видишь теперь, как все бело?
Каспар кивнул, не отрывая глаз от метели за окном.
– Белое – это старость, – пробормотал он, – холод и старость.
– Не забудь, что в одиннадцать у тебя урок верховой езды, – напомнил ему Даумер, уходивший в школу.
Напрасная забота: Каспар не мог об этом забыть, очень уж ему пришлась по душе верховая езда, хотя он совсем недавно стал заниматься ею.
Он любил лошадей и в воображении давно свыкся с их образами. Случалось, вечерние тени мчались, как вороные кони, и, на мгновение помедлив у огненного края небес, оглядывались на него – пусть направит их в неведомые дали. И в ветре слышался бег коней, конями были облака, в ритмах музыки он слышал звонкое цоканье их копыт, а когда счастливое расположение духа завладевало им и мысли его блуждали вокруг чего-то благородно-совершенного, то прежде всего вставал перед ним гордый образ коня.
На уроках верховой езды он с самого начала выказал ловкость, безмерно удивившую шталмейстера Румплера.
– Вы только посмотрите на этого малого в седле, – говорил Румплер, – как он сидит, как держит поводья, как понимает коня, я готов сто лет жариться в аду, но это неспроста. – И все, знавшие толк в этом искусстве, ему вторили.
А как счастлив бывал Каспар, пустив коня рысью или галопом! Легко, быстро несет тебя конь вперед, вдаль, а ты мягко покачиваешься в седле. Какое же это счастье – слияние всадника и коня!
Если бы только люди меньше докучали Каспару! Когда он впервые выехал из манежа вместе со своим шталмейстером, народ толпами собирался на улицах, и даже самые степенные горожане останавливались и горько усмехались.
– Этот мастер кататься, – насмешничали они. – Ишь сидит, точно в кресле. Так, верно, и надо, по крайней мере, согреешься.
Вот и сегодня все на него пялятся. Небо очистилось и проглянуло солнце, когда они ехали по Энгельхардштрассе. Ватага мальчишек во весь опор неслась за ними, в домах по правую и по левую руку быстро распахивались окна. Шталмейстер пришпорил своего коня и огрел плеткой Каспарова.
– Черт возьми, тут каким-то цирковым наездником становишься! – разозлясь, крикнул он.
Они прискакали к воротам св. Иакова.
– Эй! Эге-ге! – послышался какой-то голос из боковой улочки, на них направил своего коня другой всадник – ротмистр Вессениг. Румплер поздоровался, а ротмистр поехал рядом с Каспаром.
– Великолепно, дорогой мой Хаузер, просто великолепно! – восклицал он с преувеличенным восхищением. – Вы же ездите, как индейский вождь. Может ли быть, что этому искусству вы научились лишь от бравых нюрнбержцев? Даже не верится.
Каспар не понял коварной подоплеки этих слов. Польщенный, он с благодарностью взглянул на ротмистра.
– Да, знаешь, Хаузер, что я сегодня получил, – продолжал ротмистр, которого так и подмывало поиздеваться над Каспаром. – Кое-что, близко тебя касающееся.
В глазах Каспара промелькнул вопрос. Возможно, что спокойно-благородное выражение его лица заставило ротмистра поколебаться.
– Я кое-что получил, – тем не менее упрямо повторил он, – письмецо, если хочешь знать. – Он говорил самым что ни на есть простодушным тоном, так взрослые шутят с детьми, но в его подстерегающем взгляде читался вопрос: «Посмотрим, перепугается он или нет?»
– Письмецо? – переспросил Каспар. – И что же в нем написано?
– Ага, – воскликнул ротмистр и оглушительно расхохотался, – тебя, видно, любопытство разбирает? В нем имеется весьма важное сообщение, весьма важное!
– От кого же это письмо? – спросил Каспар, и сердце его забилось в ожидании.
Господии фон Вессениг осклабился и от удовольствия даже привстал на стременах.
– А ну-ка, угадай, – сказал он, – а мы поглядим, мастер ли ты угадывать. Итак, кто же прислал это письмецо? – Он понимающе подмигнул господину фон Румплеру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140