– В прошлое воскресенье, – тараторила учительша, – по дороге в церковь я видела президента, и как раз в ту самую минуту, когда ему встретились четыре плакальщицы. Президента разобрал страх, он остановился и глядел им вслед. Я сразу подумала, что это не к добру.
– Хорошо бы вы, бабы, не совали нос в карты господа бога, – грубо оборвал ее Квант. – Просвещаешь вас, просвещаешь с утра до ночи, а все без толку.
Каспар рассмеялся на эти слова, чем и заслужил ядовитейший взгляд учительши.
Потом он ушел в свою комнату.
В два часа Каспар должен был явиться на урок, чтобы к четырем снова отправиться в присутствие. В десять минут третьего Квант вышел в сени и позвал его. Ответа не последовало. Он поднялся наверх и убедился, что Каспара там нет. Неудовольствие учителя обернулось испугом, когда, окинув пытливым взглядом комнату, он обнаружил фейербаховскую брошюру на столе у Каспара.
– Значит, все-таки… – горестно пробормотал он.
Он взял книгу, пошел вниз к жене и голосом почти беззвучным сказал:
– Иетта, я сделал страшное открытие. На столе у Хаузера лежит фейербаховская брошюра. О, бессовестные! Кто же это опять подлил масла в огонь?
Учительша не слишком сочувствовала мужу. «Оставь его в покое», или «скажи ему, наконец», или «задай ему хорошую трепку», вот и все, что она обычно отвечала на его сетования.
– Когда ушел Хаузер? – спросил Квант у служанки. Та ничего не знала. Но тут сам Каспар вошел в комнату и принес свои извинения.
– Где вы были? – насторожился учитель.
– Я ходил к Фейербахам, узнать, как чувствует себя господин статский советник.
Квант подавил свое недовольство и только побранил Каспара за самовольную отлучку. Оставшись с ним вдвоем, он некоторое время молча расхаживал по комнате. Потом, наконец, заговорил:
– Я только что был в вашей комнате, Хаузер. И случайно обнаружил нечто, мягко выражаясь, преисполнившее меня сомнений. Я не стану сейчас пускаться в обсуждение труда господина статского советника, хотя все разумные люди единодушны в своем мнении о таковом. Я не считаю себя вправе чернить в ваших глазах столь почтенного человека и также не собираюсь допытываться, кто подсунул вам эту книжицу, зная, что в ответ услышу неправду. Мне странно только, что даже в этом случае вы сочли необходимым действовать украдкой. Почему вы не пришли ко мне, как подобает, и откровенно со мной не поговорили? Неужто вы думаете, что я бы лишил вас удовольствия прочитать занятную сказку, написанную человеком некогда великим и славным, а ныне больным и душевно усталым. Разве я не понимаю, что творится у вас в душе, когда такая сказка приплетается к вашему прошлому? Прошлому, которое, разумеется, вам знакомо куда лучше, чем бедняге президенту? Ну к чему, скажите вы, ради бога, эта вечная игра в прятки? Разве я своим отношением к вам это заслужил? Разве я не старался заменить вам отца? Вы живете в моем доме, едите за моим столом, вы пользуетесь моим доверием, делите с нами радости и горе, так неужели же ничто на свете не может подвигнуть вас, скрытный вы человек, хоть однажды быть со мною искренним и откровенным?
О, чудо! Слезы стояли в глазах учителя. Он вытащил из кармана книжку президента, подошел к столу и, в состоянии полного аффекта, положил ее перед Каспаром.
Каспар смотрел на учителя взглядом одновременно пристальным и отсутствующим, так, словно тот был где-то далеко-далеко. Лоб юноши, казалось, заволокло тучами, полураскрытые губы дергались.
«Какой же он злой», – подумал Квант, и страх охватил его.
– Да скажите же что-нибудь, – хрипло крикнул он.
Каспар медленно покачал головой.
– Надо набраться терпения, – проговорил он как во сне. – Скоро что-то произойдет, господин учитель, будьте к этому готовы. Скоро что-то произойдет, верьте мне. – Он невольно протянул руку Кванту. Тот отпрянул и холодно сказал:
– Избавьте меня от вашего пустословия. Вы мерзкий комедиант!
На этом разговор окончился, и Квант вышел вон.
От директора архива Вурма Квант узнал, что в полдень Каспар и вправду был в доме Фейербаха и не только осведомлялся о самочувствии президента, но с необычной настойчивостью требовал, чтобы его к нему допустили. Разумеется, никто на это не согласился. Каспар еще с полчаса недвижно простоял у дверей и, прежде чем удалиться, обошел кругом дома, заглядывая в окна, причем был сам на себя не похож, до такой степени ужас и страдание исказили его лицо.
Он пришел туда и на следующий день, пришел на третий, на четвертый, все с тою же мольбой, и ни разу его не допустили к Фейербаху. Президенту нужен покой, говорили ему, хотя состояние его, поначалу внушавшее тревогу, мало-помалу улучшается.
Наконец директор Вурм посвятил в эту историю президента. Фейербах приказал в следующий раз пустить к нему Каспара и, несмотря на отговоры Генриетты, сумел настоять на своем. Однако Каспар явился лишь через неделю.
Он пришел уже под вечер и был довольно сухо встречен Генриеттой, которая тем не менее провела его к отцу. Президент сидел в кресле, перед ним лежала целая кипа папок с судебными делами. Он очень постарел, небритые седые волосы торчали на его щеках и подбородке, взгляд его был спокоен, хотя в нем изредка и мерцал страх, испытываемый человеком, безумно боящимся смерти и уже изведавшим ее близость.
– Итак, чего вы от меня хотите, Хаузер? – обратился он к Каспару, остановившемуся в дверях.
Каспар шагнул было к нему, но, споткнувшись на пороге, вдруг упал на колени и смиренно склонил голову. Рука его бессильно опустилась, и он замер в этом положении.
Фейербах изменился в лице. Он схватил Каспара за волосы и отогнул назад его голову, глаза юноши оставались закрытыми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140