Только не хочет об этом говорить, уж очень не по себе ему становится.
– Не по себе? Что вы говорите! – подхватил Квант, и приятный холодок пробежал у него по спине. Учительша перестала штопать чулки и с любопытством взглянула сначала на одного, потом на другого.
– Да, да, – Хикель улыбнулся, показав свои желтые зубы, – они там, в Мюнхене, ему здорово всыпали, и теперь он чувствует себя далеко не так уверенно. Вы со мною согласны, Хаузер? – спросил он, сияющими глазами глядя то на Кванта, то на его жену.
– Мне думается, что вам не подобает так говорить о господине президенте, – храбро ответил Каспар.
Хикель изменился в лице и закусил губу.
– Нет, вы только послушайте, господин учитель, – мрачно заметил он, – где же это такое слыхано? Жаба заквакала, видать, весна на дворе.
– Весьма неуместное замечание, Хаузер, – обозлился Квант. – В присутствии господина лейтенанта полиции, равно как и в моем, вы обязаны вести себя почтительно и тихо. Убежден, что по отношению к барону Имхофу или генеральному комиссару вы бы себе ничего подобного не позволили. Это называется двоедушие. И я не замедлю сообщить графу о вашем поведении.
– Не расстраивайтесь, господин учитель, – перебил его Хикель, – ей-богу, не стоит, отнесем происшедшее за счет неразумия Хаузера. Кстати сказать, я вчера получил письмо от графа, – он вытащил из нагрудного кармана сложенный вчетверо листок. – Вам, наверно, хочется знать, что он пишет, Хаузер? Ну, не так уж это лестно для вас. Добрый граф тревожится, как всегда, и рекомендует нам безоговорочную строгость, если вы будете строптивиться.
Выражение недоверия появилось на лице Каспара.
– Он так пишет? – запинаясь, спросил юноша.
– Он и тогда очень огорчался из-за ваших фокусов с дневником, – вставил Квант.
– Я ему все объясню, когда он вернется, – сказал Каспар.
Хикель потерся спиной о печку и расхохотался.
– Когда он вернется! А когда, спрашивается, да и вернется ли вообще? Сдается мне, что он не очень-то к этому стремится. Неужто вы полагаете, несмышленыш вы эдакий, что такому человеку больше нечего делать, как торчать в нашем городишке?
– Он вернется, господин лейтенант полиции, – с торжествующей улыбкой проговорил Каспар.
– Ого-го! Веское заявление, ничего не скажешь! Откуда же сие так точно известно?
– Он мне обещал, – простодушно признался Каспар. – Поклялся через год снова быть здесь. Поклялся мне восьмого декабря, значит, до его приезда осталось еще десять месяцев и шестнадцать дней.
Хикель поглядел на Кванта, Квант на свою жену, и все трое разразились хохотом.
– Считать-то он здорово научился, – сухо заметил Хикель. Затем положил руку на голову Каспара и спросил: – Кто же это срезал ваши великолепные кудри?
Квант не замедлил вмешаться, Каспар-де сам этого пожелал, после того как он, Квант, ему разъяснил, что взрослому человеку не подобает разгуливать с такой копной на голове.
– Вы можете отправляться спать, Хаузер, – закончил учитель.
Каспар попрощался со всеми за руку и вышел. Когда его шаги смолкли, Квант подкрался к двери и прислушался.
– Видите ли, господин лейтенант, – с огорчением шепнул он Хикелю, – когда он уверен или только предполагает, что его слышат, он медленно, осторожно поднимается по лестнице, но если, по его мнению, никто за ним не наблюдает, скачет как заяц через три ступеньки. Верно я говорю, жена?
Учительша подтвердила слова Кванта. Сколько же он причиняет хлопот, добавила она, шесть недель живет в доме, а в стирке уже четырнадцать рубашек; ходит расфуфыренный, как кукла, добрые люди еще спят, а он уже чистит свое платье.
Она попотчевала лейтенанта полиции рюмкой водки и ушла в соседнюю комнату успокоить раскричавшегося младенца.
– Да, с ним черт знает как трудно, – подхватил Квант сетования жены. – Недавно просматриваю я «Байрише депутиртенкаммер», Хаузер становится за моей спиной и, когда я кончил, вполголоса читает про себя название газеты, как бы дивясь этому слову. А ведь «Байрише депутиртенкаммер» читают в любом порядочном доме, не так ли? Кроме того, он ежедневно видел у нас на столе эту газету, и ее название никак не могло показаться ему новым. Я, значит, спрашиваю, неужто же он не знает, что такое «Депутиртенкаммер»? И он с невиннейшим видом мне отвечает: наверно, это комната, в которую запирают людей. Ну, скажите на милость, разве уж это не чересчур? Честное слово, надо ангелу спуститься с неба, чтобы я поверил в такую нелепость. Впрочем, я и тогда еще позволю себе усомниться, настоящий это ангел или фальшивый.
– Что вы хотите, – отвечал лейтенант полиции, – все это сплошное надувательство. – И в то время, как он слегка покачивался, стоя на растопыренных ногах, в глазах его зажглась какая-то неопределенная, вялая ненависть.
Сплошное надувательство! Это выражение относилось не только к услышанному сейчас анекдоту, а к суете сует всего рода человеческого, если таковая не способствовала его благоденствию. Пусть люди рубят друг другу головы, пусть дерутся за ад или рай, за народ или за короля, пусть строят дома, производят на свет детей, убивают своих братьев, воруют, грабят, бесчестят, обманывают, или, напротив, честно сдирают шкуры с ближних, или совершают подвиги, для него все надувательство, кроме одного – привилегии жить безбедно и беззаботно, что, как он считал, общество обязано ему обеспечить.
Кавалер фон Ланг, благосклонно относившийся к Хикелю за его вкрадчивую услужливость, любил рассказывать, как лейтенант полиции шел однажды с его сыном, доктором философии, и тот, глядя на усеянное звездами небо, начал говорить о бесчисленных мирах там, вверху;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140