Нам не дано совершать приятные прогулки, мы всегда должны идти к цели, без важной цели нам и дышать нельзя, и потому в ожидании завтрашнего дня от нас ускользает милое сегодня. Таков он, таков ты, такова я, таковы мы все.
Мне никогда не доводилось нюхать розу, не скорбя о том, что завтра она увянет, ни разу в жизни я не любовалась нищим ребенком, не размышляя о неравенстве людского жребия. Прощай, брат, дай бог, чтобы мрачные мои предчувствия не оправдались».
Таково было письмо Генриетты. Упомянутое в нем недоверие к лейтенанту полиции выросло наконец до такой степени, что она стал всячески исхитряться, силясь поссорить отца с Хикелем. Но ничего у нее не вышло. Хикель, чуя опасность, приторно-любезно вел себя с дочерью президента. Когда к нему прибежал взволнованный Квант с жалобами на то, что президент позволил Хаузеру себя одурачить и разрешил ему без сопровождающего разгуливать по городу, Хикель заявил, что его это не устраивает и он уж сумеет вправить мозги старику.
Он отправился к Фейербаху и изложил ему свои сомнения в правильности подобного мероприятия.
– Ваше превосходительство, видно, не подумали, какое бремя ответственности вы на меня таким образом возложили. Если я не знаю, где этот малый проводит время, как мне прикажете гарантировать его безопасность?
– Ерунда, – буркнул Фейербах, – я не могу упрятать под замок взрослого человека только для того, чтобы вы с полным душевным спокойствием проводили вечера в казино.
Хикель со злостью поглядел на собственные руки и отвечал с неплохо разыгранным простодушием:
– Я сам сознаю свой порок, за который вашему превосходительству угодно так строго меня судить. Но ведь надо же человеку, особенно холостяку, иметь уголок, где ему можно согреться. Будь вы на моем месте, ваше превосходительство, а я – на вашем, я бы снисходительнее отнесся к вконец замучившемуся чиновнику.
Фейербах рассмеялся.
– Что это с вами делается, Хикель? – добродушно спросил он. – Несчастная любовь, может быть? – Он считал лейтенанта полиции недюжинным ловеласом.
– Ну нет, ваше превосходительство, на этот счет у меня кожа толстая, – возразил тот, – хотя повод бы и нашелся; вот уже несколько дней в стенах нашего города проживает красавица, какой свет не видывал.
– Вот как? – не без любопытства спросил президент. – А ну-ка, расскажите. – Он, правду сказать, питал некоторую наивную слабость к прекрасному полу.
– Дама эта гостит у фрау фон Имхоф.
– Помню, помню, баронесса мне об этом говорила, – перебил его Фейербах.
– Сначала она остановилась в «Звезде», – не унимался Хикель, – проходя мимо, я видел ее у окна, погруженную в задумчивость, со взором, устремленным ввысь, ну точь-в-точь святая. Я всякий раз останавливался полюбоваться ею, но, заметив меня, она тотчас же в испуге отходила от окна.
– Ага, вот это я одобряю, это называется добросовестно вести наблюдение, – поддразнил его президент, – взаимопонимание, значит, уже достигнуто?
– Увы, это не так, ваше превосходительство; откровенно говоря, для галантных приключений время сейчас неподходящее.
– Что правда, то правда, – подтвердил Фейербах, и улыбка на его лице погасла. Он встал и бодрым голосом произнес: – Но, с другой стороны, время приспело. Двадцать восьмого апреля я уезжаю. Вы возьмете отпуск по службе и поступите в мое распоряжение.
Хикель поклонился и выжидательно посмотрел на президента; тот понял, что значил его взгляд.
– Ах, вот что, – сказал он, – конечно, негоже оставлять Хаузера без всякого присмотра, хотя, с другой стороны, несправедливо закрывать от него на замок весь мир. Он уже немало из-за этого натерпелся. Ограничение свободы действий ущемляет волю к жизни не меньше, чем цепи и кандалы. – Президент никак не мог прийти к согласию с самим собой и, как всегда, в присутствии лейтенанта чувствовал себя стесненным в своих решениях, ибо был не в состоянии сопротивляться напору силы, молодости, холодного рассудка и бессовестности.
– Но ведь ваше превосходительство отдает себе отчет в опасности… – ввернул Хикель.
– Покуда я жив и живу в этом городе, никто не осмелится его и пальцем тронуть, в этом вы можете быть уверены.
Хикель высоко вздернул брови и снова вперил взгляд в свои растопыренные пальцы.
– А если в один прекрасный день его и след простынет? – мрачно спросил он. – Я предлагаю следить за ним хотя бы по вечерам и во время прогулок. Днем, уж ладно, пусть ходит по городу один. Старикашке-инвалиду можно дать отставку, я лучше приставлю к нему одного из моих парней. Пусть каждый день, в пять часов пополудни, является в дом учителя Кванта.
– Что ж, это, пожалуй, недурной выход из положения, – согласился президент. – А заслуживает этот ваш ставленник доверия?
– За ним Хаузер будет как за каменной стеной.
– Как его звать?
– Шильдкнехт, сын пекаря из Баденского герцогства.
– Я согласен.
Хикель был уже в дверях, когда президент его окликнул, чтобы внушить ему необходимость держать в полной тайне их совместную поездку. Хикель отвечал, что не нуждается в такого рода предупреждениях.
– Ехать одному мне нельзя, – пояснил президент, – со мною должен быть расторопный и осмотрительный человек. Это дело подлежит тщательнейшему расследованию и при соблюдении чрезвычайной осторожности. Помните, привлекая вас к нему, я оказываю вам величайшее доверие.
Он пронзительно взглянул на лейтенанта полиции. Хикель машинально кивнул. Опасение и недоброе предчувствие внезапно омрачили лицо Фейербаха.
– Идите, – коротко приказал он.
ПОЕЗДКА НАЧИНАЕТСЯ
В тот же вечер Хикель зашел к учителю и сообщил, что отныне за Хаузером будет надзирать солдат Шильдкнехт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140