А если мама является причиной всей этой ужасной истории, то как он сможет теперь уважать ее?
Потрясенный, наполовину одетый, он опустился на скамейку, пытаясь унять бурю эмоций, бушующую в его душе. В раздевалке было шумно, и, когда общий разговор вдруг стих, Кент поднял глаза и увидел, что вошел Робби. Никто не произнес ни слова, не двинулся с места. Тишина была пугающей, наполненной отголосками тех сплетен, что целый день передавались шепотом от одного к другому.
Гарднер посмотрел на Аренса. Тот вернул взгляд в упор. Потом Робби подошел к своему шкафчику. Но что-то изменилось в его походке. Исчезла твердость шага, уверенность в себе. Друзья по команде молчали, провожая его глазами. В некоторых читалась жалость, в других застыл вопрос. Многие испытывали смущение, а Робби без обычного подшучивания открыл дверцы, повесил пиджак и принялся переодеваться.
Кент подавил в себе желание подойти к нему, положить руку на плечо и сказать: «Мне очень жаль». Ему казалось, что во всем этом есть его вина, хотя умом он совершенно ясно понимал, что его появление на свет от него самого абсолютно никак не зависело. Но он же родился, ведь так? И теперь его мама и мистер Гарднер решили начать все сначала, что воздвигло барьер между родителями Челси и Робби. Конечно, должен быть виновник всего этого.
Игроки продолжали натягивать свитера и хлопать дверцами пока наконец все не вышли на поле. Робби, обычно возглавлявший команду, сейчас задержался. Кент повернулся, чтобы посмотреть на него поверх отполированных скамеек. Робби стоял лицом к шкафчику и, опустив голову, поправлял свитер. Кент подошел поближе… остановился за его спиной, держа шлем в одной руке.
— Эй, Гарднер, — позвал он.
Робби повернулся. Парни застыли друг перед другом, оба в красно-белой форме и носках, со шлемами в руках, оба раздумывающие, как справиться с тем, что навалилось на них в последнее время. Тренер вышел из своего кабинета и уже открыл рот, чтобы приказать им пошевеливаться, но потом передумал и оставил их наедине. Звук его шагов по бетонному полу вскоре затих, и воцарилось молчание, нарушаемое лишь стуком капель из душевых кабинок за кафельной стеной. Парней разделяла только низкая скамья и то, что один из них был законным сыном, а второй — незаконным. Кент думал, что лицо Робби будет выражать презрение. Но оно было просто печальным.
— Я слышал о твоих родителях, — сказал Кент, — мне очень жаль.
— Да. — Робби опустил голову, чтобы скрыть слезы, если они вдруг появятся. Они не появились, но Кент все понял.
Он протянул руку и прикоснулся к плечу сводного брата… единственное, неуверенное прикосновение.
— Это правда, мне на самом деле жаль. — Теплота в его голосе была искренней.
Робби не поднимал головы, уставясь на скамейку. Тогда Кент вышел из раздевалки, чтобы дать сводному брату побыть одному.
Этим вечером Кент возвращался с тренировки, злясь на мать так, как никогда в жизни. Когда он ворвался в дом, она поднималась на второй этаж со стопкой полотенец в руках.
— Мне надо поговорить с тобой, ма! — прокричал Кент.
— Это ты вместо «здравствуй»?
— Что происходит между тобой и мистером Гарднером?
Она остановилась, потом снова пошла, направляясь к шкафу для белья, а сын спешил за ней.
— У тебя с ним интрижка?
— Вот уж нет!
— Тогда почему все в школе говорят, что есть? Почему мистер Гарднер ушел от своей жены?
Моника резко повернулась, забыв о полотенцах.
— Ушел?
— Да! И вся школа об этом сплетничает! Один парень в раздевалке сказал, что жена выставила его, потому что у него есть любовница.
— Ну, если и есть, то это не я.
Кент внимательно посмотрел на мать. Та говорила правду. Он вздохнул и отступил на шаг.
— Фу, ма, мне сразу стало легче на душе.
— Очень рада, что ты мне веришь. Может быть, теперь ты перестанешь орать.
— Извини.
Она складывала полотенца в ящик.
— Значит, ты считаешь, что это правда? Что Том ушел от жены?
— Похоже на то. Я спрашивал Джефа, и он все подтвердил, а уж он-то знает. Они с Робби дружат всю жизнь.
Моника взяла сына под руку и повела его назад в гостиную.
— Похоже, тебя эта история опечалила.
— Ну… да… да, наверное.
— Несмотря на то, что я в ней не замешана? Он с упреком взглянул на мать.
— В настоящем не замешана, — исправилась она.
— Я расстроен, ма. Стоит только взглянуть на Робби Гарднера, и сразу становится ясно, что он совсем убит. Думаю, Челси чувствует себя так же. Она очень любит отца. Она так о нем говорила… ну, ты понимаешь. Дети редко так говорят о родителях. А сегодня в раздевалке я посмотрел на Робби и… — Они дошли до кухни, и Кент опустился на табурет. — Даже не знаю. У него было такое выражение лица — я не мог придумать, что ему сказать.
— И что же ты сказал?
— Что я сожалею.
Моника открыла холодильник и достала фарш и половинку луковицы в полиэтиленовом пакете. Положив все на стол, она подошла к сыну.
— Мне тоже жаль, — произнесла она.
Они оба испытывали сочувствие к семье, которая распадалась, и ощущали какое-то неясное чувство вины. Но прошлое не изменишь. Моника достала сковороду и принялась готовить ужин. Кент безрадостно сидел на краю высокого табурета.
— Ма, — позвал он.
— Что?
— Как бы ты отнеслась к тому, если я… ну, вроде… не знаю… попытался бы подружиться с ним, что ли.
Монике потребовалось время, чтобы обдумать слова сына. Она подошла к раковине, выдвинула доску для резки хлеба и, открыв пакет с фаршем, принялась лепить котлеты.
— Этого я не смогу тебе запретить. — Шлепки ее ладоней заполнили кухню.
— Значит, ты не одобряешь?
— Я этого не сказала.
Но в том старании, с которым она лепила котлеты, он почувствовал, что его вопрос почему-то напугал ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110