Наши дамы еще не в сборе, а потом они займутся туалетом, так как у нас сегодня концерт. Соберутся в большом павильоне, куда вы и пожалуете часа через полтора. Я должна извиниться, у меня еще есть работа, а затем нужно переодеться.
– Конечно, Ираида Петровна, отправляйтесь по своим делам. Мы погуляем в вашем прекрасном парке, где так много интересного, и с вашего позволения пройдем в теплицы и оранжереи.
– Пожалуйста, все к вашим услугам. До скорого свидания. Она кивнула на прощанье и как тень исчезла в боковой аллее.
– Во всяком случае, эти дамы прекрасно устроились, – заметил Супрамати, осматривая чудную картину.
– Да, они страшно богаты, любят искусство и постоянно украшают свое обиталище. Пойдем, сначала я покажу тебе гроты, потом отправимся в теплицы, которые действительно замечательны, – ответил Нарайяна.
И они не спеша направились по тенистой аллее.
Парк содержался в изумительном порядке. Всюду были цветники, статуи, маленькие павильоны, высеченные словно из коралла, перламутра или лазуревого камня; в огромных птичниках летали редкие птицы, а целые стаи белых и темных павлинов блестели в траве своим разноцветным оперением.
Проходив с четверть часа, они подошли к груде скал; в расщелинах росли кустарники, а с вершины широкой струей падал каскад, образуя внизу ручей, исчезавший в глубине густого парка.
Они вошли в узкую, но высокую расселину в виде двери, и Супрамати, к удивлению своему, очутился в прелестном гроте из сапфирового цвета сталактитов. Мягкий голубой свет наполнял грот. В конце его, в углублении, стояла статуя женщины из голубого хрусталя. В одной руке она держала кувшин, из которого с тихим журчаньем лилась серебристая струйка воды в хрустальный бассейн; другой рукой она поднимала голубой шар в виде лампы.
По другим нишам были разбросаны диванчики из золоченой бронзы с голубыми шелковыми и с золотой бахромой подушками; на столиках стояли фарфоровые подносы с чашами и хрустальными кувшинами, наполненными чем-то темным. Неподалеку, в виде треугольника, расположены были еще два грота, точно так же отделанные; только статуя, свет, подушки были в одном изумрудного цвета, а в другом рубинового.
– Отдохнем немного, здесь очень красиво. Тому, кто не видел гроты, окружающие источник первобытной эссенции, картина покажется совершенно волшебной, – сказал Супрамати, усаживаясь на диван.
– Правда, здесь хорошо. А самое интересное, что почти все здесь собственноручная работа амазонок. Например, статуи сделаны из вещества, изобретенного лет пятьдесят тому назад; как видишь, по блеску, по игре света оно походит на горный хрусталь, но его можно окрашивать по желанию и высекать, как из мрамора, что угодно. А лампы делают из того газа, который, ты знаешь горит вечно; но так как свет его слишком ослепителен, его помещают в цветные шары. Это дает эффект; но ведь у тебя должны быть такие лампы?
– Да, я видел их в одной из зал библиотеки.
– Кстати, – заметил Нарайяна, – на последней выставке один художник дал несколько статуй и в зрачки ввел крошечные шарики с таким светом. От этого лица получили удивительно жизненное, но, говоря правду, вместе и демоническое выражение. Однако пора идти, если желаешь видеть теплицы.
Нарайяна, очевидно, превосходно знал топографию местности и быстро затем провел своего друга к огромным высоким постройкам со стеклянными куполами.
Они вошли в первое из этих сооружений, оказавшееся очень широкой и бесконечно длинной галереей. По обеим стенам в три этажа расположены были на бронзовых колонках стеллажи вроде балконов, на которых помещались ящики, кадки и гряды земли, покрытые растительностью.
– Здесь культивируют хлеба: рожь, пшеницу и т.д., – пояснил Нарайяна, всходя по металлической лестнице, которая вела на первую галерею.
Там в ящиках и кадках росла целыми кустарниками рожь; огромные колосья сгибались под тяжестью множества зерен величиною с крупную горошину; каждый куст представлял целый сноп этих чудовищных колосьев.
– Когда колосья созревают, их мелют в электрической машине, подобной прежним кофейным мельницам. Теперь в городе многие небогатые семьи выращивают таким способом рожь в кадках и муку мелют дома. Это обходится дешевле.
– Но как же целая семья может прокормиться мукой из ржи, созревшей на ее балконе? – заметил, смеясь, Супрамати.
Нарайяна также засмеялся.
– Должно быть, может, потому что люди едят теперь очень мало. Я помню, сколько мы поедали в XIX веке, и сравнивая, сколько надо теперь человеку, чтобы быть сытым, я положительно удивляюсь. Тогда, возьмем хлеб: здоровый человек, особенно пролетарий, свободно съедал три фунта в день; теперь не найдешь такого, кто бы переварил один фунт, а прочее в том же роде. Одной картофелины хватает на семью, одна-две ягоды земляники – самая большая порция. Ты заметил, что ел сегодня доктор? Три-четыре ложки супа, пирожок величиной с орех, одну спаржу, – правда, с прежний огурец толщиною, рисовую котлетку и одну ягоду земляники; к хлебу он не дотронулся. Подай такой обед Лормейлю или даже Пьеретте, они умерли бы с голода через три дня. Ха, ха! – засмеялся от души Нарайяна.
Супрамати улыбнулся.
– Правда, по нашим прежним понятиям этого мало, но ведь это не новость, что аппетит человека уменьшается. Ты, видевший аппетит средневековых рыцарей и принимавший участие в тех гомерических пиршествах, где подавали целых кабанов, мог сравнить, каким пигмеем рядом с этим закованным в железо великаном, оказывался человек XX века, который не мог справиться с одним пирогом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121