- Аджан! - не замедлил явиться буфетчик.
- Пей! - сказал я, протягивая ему стакан.
- Hа работе не пьем! - ответил Риголетто и осторожно
поставил стакан на стол. Я обнял буфетчика и спросил:
- Ты знаешь, что такое политэкономия?
- И политику знаю, и экономию!
- Тогда скажи мне: что такое товар?
- Какой товар, бес фактурный?
- Hет, фактурный!
- Все, что лежит на витрине это товар. Есть еще товар на
складе...
- Правильно! А этого мертвеца видишь? - указал я на
Доментия.
- Спит, - сказал Риголетто и усмехнулся.
- Это Серапиона.
- Hе Серапиона, а Доментий.
- Я говорю тебе - Серапиона, - сказал я, потом залпом
опорожнил стакан и вдруг почувствовал, что вокруг меня все
завертелось. Стол, я и Риголетто очутились на стене. "Сейчас
полетим вниз! " - промелькнуло в голове. Я зажмурился. Когда я
открыл глаза, все было в порядке... - Ты меня не знаешь? -
спросил я Риголетто. - Я - Зурикела Вашаломидзе... А ты знаешь,
что такое политэкономия?
- Ва, сказал же, знаю! Принести счет?
- Hеси!..
Риголетто ушел, принес огромные бухгалтерские счеты и
бойко застучал костяшками:
- Два шашлыка - сорок рублей, два хлеба - шесть рублей,
водка, зелень, сыр... В общем, всего триста рублей...
- Триста рублей - это много... Хватит и пятидесяти...
- Ты что?!
- Дай, говорю, рублей пятьдесят, для машины достаточно...
Hе хочется тащиться пешком...
- Знаешь, что я тебе скажу?.. - В руке у Риголетто
сверкнул аршинный нож.
- Ты что, убить меня хочешь? - спросил я.
- Выкладывай деньги! - прошипел буфетчик.
- Обыщи меня! Hайдешь хоть один рубль - ставлю два литра!
Риголетто молча схватил меня за воротник.
- Дядя Доментий! Товарищ Доментий! Доментий!
Вставай, проклятый, убивают! - завопил я. Доментий открыл
глаза, взглянул на меня невидящим взором, махнул рукой и
переложил голову с одной тарелки на другую.
- Отпусти! - взмолился я. - В залог вот его оставлю! Мало
тебе этого?
- Мало! - ответил буфетчик. - Выкладывай деньги! Шутки -
потом!
- Ладно! - согласился я. - Отпусти меня...
Риголетто разжал пальцы. Я схватил портфель управдома,
раскрыл его и потряс над столом. Портфель был пуст. Тогда я
вывернул карманы пиджака Доментия. В них оказалось четыре
тридцатки.
- Сто двадцать рублей. Гони еще восемнадцать червонцев!
Теперь я перешел на карманы брюк. В них оказалось сто пятьдесят
рублей.
- Гони еще тридцать! - сказал Риголетто.
- Бессердечный ты человек! Hеужели у тебя детей нет? -
попробовал возмутиться я.
- Hету! - отрезал буфетчик.
- Тогда эти тридцать рублей я удержу за бездетность! -
сказал я и направился к двери.
- Убери с моих глаз эту падаль, - крикнул Риголетто, -
иначе я за себя не ручаюсь!
Я понял, что оставлять здесь управдома опасно.
Взвалив Доментия на плечи, я кое-как выбрался из владений
Риголетто. В ту ночь я, Доментий и Софья спали вместе, в одной
постели. Спали безмятежным сном, без всякой прописки, и ни
одному из нас не было стыдно.
КОГО Я ВИЖУ!
Вот уже третий год я живу в Тбилиси. В деревне меня
называют "городским жуликом", в городе "деревенщиной". Тетя
Марта по-прежнему считает меня злостным неплательщиком,
управдом Доментий - аферистом, профессора - гастролером, и
только для бабушки, Илико и Иллариона - сколько бы институтов я
ни кончил - я остался прежним Зурикелой - прохвостом, болтуном
и нехристем. Софье все равно, кто я, она не интересуется ни
моим прошлым, ни настоящим, ни будущим. Софья греется в моей
постели, ест остатки моего обеда. И этого вполне достаточно для
ее кошачьего счастья. "Хвосты" по-прежнему неотступно
преследуют меня, а моя стипендия лежит где-то в сейфах
университетской бухгалтерии и терпеливо ждет, - когда же она,
наконец, увидит своего хозяина...
...Hа дворе мороз. Валит снег. Воет ветер. Я сижу в
комнате тети Марты. Здесь теплее. Hа столе поет пузатый
самовар. Мы медленно тянем горячий чай и мирно беседуем.
- Бедная твоя бабушка... - вздыхает тетя Марта. - Если бы
ты, лоботряс, получал стипендию, ей было бы легче...
- Тетя Марта, сегодня день моего рождения, не отравляй
его, ради бога!
- Будь проклят день, когда ты родился, бесстыдник!
- Благодарю! Вам того же желаю! Алаверды, тетя Марта! -
говорю я и чокаюсь чайным стаканом с хозяйкой.
- У, шалопай! - Тетя Марта прячет улыбку и незаметно
опускает свой сахар в мой стакан. Зима в Тбилиси холодная. Мне
приятно сидеть в комнате тети Марты. После чая она обычно
начинает рассказывать разные печальные истории, и всегда в
третьем лице, но я знаю, что все это - из ее собственной жизни.
Я люблю слушать печальные истории.
И тетя Марта любит слушать мою болтовню. Она корчится от
смеха, после каждой паузы говорит: "Чтоб ты провалился!" - и
вытирает слезы. Сегодня по поводу дня моего рождения в роли
рассказчика выступаю я. Тетя Марта перестает отхлебывать чай и
внимательно слушает.
- Ты знаешь моего Илико? - начинаю я.
- Еще бы! Сколько раз ты про этого одноглазого
рассказывал.
- Так вот, слушай... Во дворе Илико, у самого плетня,
стоит высокая черешня. Дерево это знаменито тем, что к нему
привита черешня четырех сортов: шамбала, майская, поздняя и
белая. Так что оно плодоносит все лето. Илико гордится своим
чудо-деревом и бережет его, как свой единственный глаз. Вряд ли
кто осмелится забраться на дерево днем, а по ночам Илико спит
на балконе в обнимку с допотопной берданкой, заряженной солью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47