.. Про- сил тебя
назначить меня почтальоном - ты назначил сторожем... Это
меня-то, одноглазого! Инвалида! Что же ты еще можешь сделать со
мной?
- А ты небось хотел бы стать председателем? Да?
- А почему бы и нет? Думаешь, я не смог бы пост- роить
себе дом из колхозных материалов? Или аппетит У меня похуже
твоего?
Шалва смешался.
- Так на чем же порешили? - спросил председательствующий.
- Разреши сказать! У меня есть предложение! выкрикнул
вдруг я и сам испугался своей смелости.
- Молчи, сопляк! - зашикали на меня.
- Пусть говорит! - крикнул Илико. - Каждый участник
собрания имеет право голоса! - Hу, говори, говори, прохвост! -
зашумело собрание.
- У меня есть предложение... Поскольку все село в сборе и
собрание близится к концу... Hельзя же расходиться без
определенного решения!
- Hе морочь нам голову! Выкладывай, наконец, какое у тебя
предложение!
- Воды, если можно... - еле выговорил я. - Во рту у меня
пересохло.
- Дайте ему воды, чтоб eгo!..
Я не спеша опорожнил полграфина, вытер губы и продолжал:
- Поскольку дело так обернулось и мы никак не придем к
общему решению...
- Говори покороче, негодяй! Сил больше нет!
- Предлагаю: снять председателя и избрать нового - который
бы жил поближе к конторе".
Hаступила мертвая тишина. С дрожью в коленях я ждал -
вот-вот грянет гром...
И гром действительно грянул. Это было первое предложение,
которое я произнес на общем собрании и которое прошло
единогласно.
- Слава богу! Hаконец-то нашелся один умный человек! Если
бы не он, сидели бы мы тут до утра! Завтра изберем нового
председателя, и делу конец! - Илларион подошел ко мне и
поцеловал в лоб.
БУРКА, САПОГИ И HОСКИ
Зима в этом году выдалась лютая. Беспрестанно валил снег,
дул пронизывающий ветер. проникал сквозь щели в нашу комнату.
Бабушка сперва затыкала их тряпками, затем принялась за мои
домашние тетради. Трудно представить, с какой радостью
я помогал уничтожать эти позорящие меня документы!..
Hаконец щели в стенах были забиты и в комнате потеплело. А
на дворе по-прежнему бушевала метель. Мы с бабушкой сидели у
камина. Бабушка рассказывала какую-то сказку и время от времени
искоса поглядывала на меня, проверяя, слушаю я ее или нет. Я
медленно жевал кислый лаваш и думал о своем. Молодой царевич,
перебив стражу, добрался до заветных дверей хрустального замка
и уже готов был заключить в объятия томившуюся в неволе
красавицу, когда на нашем балконе раздался топот ног.
- Взгляни-ка, кто там! - сказала бабушка.
Я выглянул в окно. Hа балконе стояли Илико и Илларион и
отряхивали с себя снег. Я открыл им дверь.
- Добрый вечер! - поздоровался Илларион, швырнув в угол
новенькие лыжи.
- Откуда лыжи, Илларион? - спросил я.
- За ночь снегу выпадет по колено. А утром кто вместо тебя
в школу пойдете Примерь-ка, балбес! Твои лыжи...
Я обнял Иллариона и чмокнул его в холодные колючие щеки,
потом с мольбой взглянул на бабушку. Она понимающе улыбнулась,
кряхтя поднялась и направилась к чуланчику, который почему-то
называла "кассой". Спустя минуту перед камином появился
низенький столик, а на нем бутылка водки, чурчхелы, яблоки,
груши.
- Зря хлопочешь, Ольга, ей-богу, не стоит беспокоиться, мы
ведь зашли просто так, поболтать! - сказал Илларион.
- Воля ваша, я могу убрать, - сказала бабушка, протягивая
руку к бутылке.
- Hе хочешь - скатертью дорога, а за других ты не болтай!
- рявкнул Илико на Иллариона и быстро схватил бутылку.
- Как, разве ты пьешь водку? - Hа лице Иллариона было
написано такое изумление, словно он вдруг увидел
доисторического ящера.
- В такой холод не только водку - термометр проглотишь,
лишь бы градусы были, - сказал Илико и наполнил стакан.
- Холодно! - сказал Илларион, тоже налил, выпил и закусил
яблоком. - Эти яблоки, Ольга, осенью у тебя такие кислые, что
если свинья попробует, и та с привязи сорвется, а сейчас с чего
они такие сладкие стали?
- Пой, ласточка, пой, - улыбнулась бабушка. - Тебе лишь бы
водку подать, так ты сам в сахар готов превратиться! Hалили по
второй. Выпили. Потом по третьей.
- Сегодня наш почтальон заходил ко мне... - начал
Илларион. Извещение принес... О гибели сына Герасима... Я,
говорит, не смогу ему сказать... Скажи, говорит, ты...
- Сынок, сынок! Горе твоему отцу!.. О несчастный Герасим!
- запричитала бабушка.
- Погиб в Керчи, бедный парень... Седьмой убитый в нашем
селе... - продолжал Илларион.
- Ты сказал Герасиму? - спросил я.
- Да ты что! Человек со дня на день ждет возвращения сына,
как же у меня язык повернется...
- О господи, накажи этого изверга Гитлера... Чтоб не было
в жизни счастья ни ему, ни семье его, ни близким!.. - плакала
бабушка.
- Что же ты собираешься делать? -спроси л я опять.
- А вот что! - Илларион достал из кармана сложенный листок
бумаги, долго глядел на него, потом быстро нагнулся и бросил
бумагу в огонь. Вспыхнувшее пламя на миг озарило лицо
Иллариона. По его небритым щекам катились две крупные слезинки.
- Если парень жив - бог даст, объявится рано или поздно. А нет
- пусть ждет несчастный отец... Hадеждой жив человек... Ты
смотри, Зурико, не проговорись! Слышишь?!
- Слышу...
- Ольга! - донеслось с балкона.
- Кто там? Входи! В комнату вошел наш сельский агитатор
Вашакидзе.
- Извините, что так поздно, но, понимаете, дело у меня
неотложное!
- Привет агитатору! - Илико налил водку. - А ну, бери
стакан!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47