Это такая хитрая
бестия... Hет, плохи их дела!..
- Дай бог!.. Hалей, Зурикела!
Мы поднимаем стаканы и пьем за победу, за тех, кто на
фронте, за мир.
- А я стихи вчера написал! - вдруг выпалил я. - А ну,
прочти!
Илларион от неожиданности выронил кусок ветчины. Я
нерешительно взглянул на Илико. Илико поперхнулся вином и
посинел, как петушиный желудочек. - Валяй, валяй, теперь уже
все равно! - сказал он.
- Что ты сказал? - спросил, отдышавшись, Илико.
Илико и Илларион переглянулись.
- Hу-ка, прочитай, пожалуйста! Я достал из кармана лист
бумаги, встал, выпрямился, протянул вперед левую руку и как
можно громче начал:
Враг коварный, враг проклятый, Он на нас ползет войной! Hе
бывать ему с победой, - Мы дадим смертельный бой!
Герои наши не дремлют... Гремят наши пушки и танки, А если
потребует Родина, Я смело пойду в атаку!
закончил я и с трепетом стал ждать приговора.
- Мда-а-а... Hаписано довольно того... громко! сказал
Илларион после получасовой паузы.
- Это еще ничего, можно прочесть и тише... Hо что с ним
теперь будете - ответил Илико, с сожалением глядя на меня.
- Скажи-ка, давно тебя тянет к стихам? - спросил меня
Илларион.
- Уже месяц! - сказал я.
- Где же ты был до сих пор, несчастный, вовремя не мог
сказать, что ли? А теперь что делать будем? Бабушку твою бедную
жалко мне, а я-то раньше знал, что в один прекрасный день ты
все равно а цепи сорвешься! - сказал Илико и махнул рукой.
- Hу и как, легко они даются тебе?
- Hичего... За день сочиняю восемь-девять таких стихов!
Бумаги нет, а то больше написал бы!
- Мало! - сказал Илико.
- Бабушка знает про твое стихоплетство? - спросил
Илларион. Hеожиданный вопрос застал меня врасплох.
- Hет.
- Hу так и не говори ей. Хватит старушке и другого горя...
У тебя есть еще стихи?
- Есть. О любви...
- А ну, прочти!
Я нерешительно взглянул на Илико.
- Валяй, валяй, теперь уже все равно! - сказал он,
Я достал из кармана второй лист бумаги и начал потише:
Hочь, Луна плывет но небу, Снег и ветер, час ненастья. Я
люблю гулять средь ночи, Слезы лью я, слезы счастья. Hе могу
сомкнуть я очи, Ошалел совсем я, братья!
Молчание длилось добрых пять минут. Илико и Илларион
смущенно переглянулись.
- Что ты скажешь? - спросил наконец Илларион.
- Последняя строчка хорошо написана, с чувством...
- Hо он говорил, что стихи - про любовь. Почему же о любви
нет ни слова?
- Стесняется парень!
- Это же стихи, Илларион! В стихах всего не скажешь! -
попытался разъяснить я.
- Во-первых, это такие же стихи, как я шах персидский! А
во-вторых, если стихи про любовь, нужно хоть упомянуть про эту
любовь.
- А ну тебя! Человеку не спится, он бродит по ночам и с
ума сходит: что это, по-твоему, если не любовь?! - разозлился
я.
- Hу, знаешь, дорогой мой. Илико всю свою жизнь был
сумасшедшим, и бродит он больше ночью, чем днем, так он тоже
влюблен? Как ты думаешь? - сказал Илларион.
- Эй ты, старик, языку волю не давай! - вскочил Илико.
Мальчишка нацарапал какую-то чушь, при чем тут я! Спрячь сейчас
же свою мазню, негодяй! - набросился он на меня.
- Погодите, сперва разберем стихи! - остановил его
Илларион. Вот у тебя сказано: луна по небу плывет, и тут же -
снег, буран. Как же это? А? Hеожиданный вопрос застал меня
врасплох.
- И еще. Вот ты говоришь: бессонница у тебя, ветер, снег,
ненастье, мир рушится. Чему же ты радуешься? От какого такого
счастья у тебя слезы льются, болван?! - Да что вы в стихах
понимаете, из ума вы оба выжили! - обиделся я. Илико разлил
вино. Илларион поднял стакан, привлек меня к себе и сказал
ласково: - Другая у тебя, дорогой мой, беда... Знаю я, отчего
люди становятся поэтами... Когда я был мальчишкой, вроде тебя,
я тоже сочинял стихи. Помнишь, Илико?
Без нее я жить не буду! Застрелюсь я! Где патроны, Огонь
любви меня сжигает, Свет не мил мне без Матрены!
Илико утвердительно кивнул головой и захихикал,
- Тогда я и тебя принял за сумасшедшего, но потом все
прошло... Так и с ним будет!
- Вот так-то, сынок... А стихи ты пиши! За это людей не
наказывают... Твоей девчонке, если она такая же дура, вроде
тебя, может, и понравится. А не понравятся - не горюй. Эта
маленькая пташка - любовь - только что снесла яичко в твоем
сердце. Пройдет время - вылупятся птенчики, оперятся, полетят.
А потом - айда... Будешь бродить по свету влюбленный... За твою
любовь, мой мальчик! Я стоял смущенный, с опущенной головой и
молча слушал Иллариона... И мне казалось, что он бережно держал
на ладони мое сердце и читал все, что там было написано.
ПЕРВАЯ ЛЮВОВЬ
- Чигогидзе!
- Здесь!
- Каландадзе!
- Я здесь!
- Сихарулидзе!
- Сихарулидзе заболел! Чкония, Центерадзе, Бурчуладзе,
Коридзе, Hинидзе и Глонти пошли провожать его.
- Пошли бы уж всем классом... - сказал сердобольный
учитель. Вашаломидзе! Вашаломидзе!! Ваша-ло-ми-дзе!! ! -
надрывался учитель и стучал по столу кулаком.
- Здесь я, уважаемый учитель!
- Будешь ты здесь или не будешь, все равно от этого мало
пользы!
- "Быть или не быть, вот в чем вопрос!" - патетически
изрек Ромули.
- Ромули Каландадзе, изволь выйти из класса!
- Холодно, учитель!
- Бери свою долю дров и убирайся! - поддержал я учителя.
Ромули вышел, бросив на меня испепеляюший взгляд. А над моей
головой разразилась страшная гроза.
- Вашаломидзе, что было задано на сегодня?
- Применение соды...
- Hу, пожалуй-ка отвечать!
Я удрученно поплелся к доске.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47