— Простите, — сказала я. — Простите, я спешу! И мы с Таней прибавили шагу. Торжественные звуки маршей сливались с криками, многоголосицей и причитаниями. Вся какофония звуков смешалась с моими мыслями, образовав чудовищный коктейль. На секунду я вдруг увидела его в окне.
— Таня, там!
Но поезд тронулся, заревел, как раненый зверь, и выпустил пар.
Я остановилась, не замечая, что меня со всех сторон толкают и задевают локтями.
— Анна Николаевна, — дотронулась до моей руки Таня. — Надо идти.
И я пошла за ней. Конечно, в тот момент я еще не осознавала, что началась Первая мировая война.
Глава 8
С ранней юности я не могла спокойно переживать августовские дни. Когда неожиданно спадает июльская жара, когда природа начинает готовиться к последующему отдыху, когда на столе появляются груши и яблоки с нарядным глянцем, будто с картин фламандских мастеров, начинает быстрее обычного биться сердце; до боли оно шепчет страшные сказки. Беспричинная грусть закрадывается в душу, и перед глазами встает туман с охладевшей воды.
Мной овладевало беспокойство, я вздрагивала при любом шорохе и стуке. Нервозность изматывала меня до предела, я теряла сон, из рук все валилось. Я не знала, куда себя деть, чем заняться.
Именно в такие дни у меня ощущалась потребность в Боге, меня тянуло в храм. Мне хотелось скрыться под мрачными тяжелыми куполами в прохладе, где мерцание и треск свечей и огоньки лампад окутывал удушливый запах ладана. И чтобы пели. Мне хотелось потом сидеть в церковном садике на некрашеной скамье, слушать шум ветра, видеть издалека женщин в черном.
Через неделю, а может, через две после до времени завершившегося лета ко мне приехала Вирсавия Андреевна.
— Обидно, не правда ли? — возбужденно заявила она. — Сидим, как старухи, у домашних печей, а на дачах еще не начались дожди! Видно, не купидон, а сам лукавый прицелился в сердце того сумасшедшего мальчика!
— О чем вы говорите? — спросила я. Вирсавия Андреевна сверкнула глазами. До чего же она была хороша в тот миг! Одетая по последнему крику столичной моды, с влажными черными глазами, с темными кругами под ними — свидетельством беспокойной деятельности в последнее время, с бледными губами, словно из них кто-то выпил всю кровь, — она была похожа одновременно и на святую мученицу, и на колдунью из старых легенд.
И странное, почти сатанинское веселье было ей к лицу.
— Я говорю об убийце эрцгерцога и его супруги. Вы, вероятно, газет не читали!.. Я тоже, представьте себе, не читала. Но знаю, — она рассмеялась, запрокинув голову.
И потом погрустнела, сложила руки на коленях.
— Я думала, вы будете какое-то время в столице, — сказала я.
— В столице мне теперь делать нечего: все разъехались. Всех я проводила…
Конечно, я не спросила, кого она имеет в виду — близких знакомых или любовников? Но в темных глазах Вирсавии Андреевны было столько тоски, что я постаралась заговорить о чем-то другом. Но Вирсавия Андреевна сказала мне:
— Я видела вашего супруга в столице. У него были какие-то дела, но он любезно уделил мне полчаса своего драгоценного времени! Он даже проводил меня до моей гостиницы. Я нахожу Александра Михайловича очень милым человеком.
— Наверно, вы правы, — сказала я не очень уверенно.
— Александр Михайлович сказал, что будет дома в это воскресенье, так что у вас есть три дня…
— Три дня? — переспросила я.
— Мне кажется, что женщине не мешает знать, когда приедет ее супруг, — сказала Вирсавия Андреевна.
— О, я слишком ленива, чтобы скрывать от него что бы то ни было, — ответила я почти равнодушно.
В день приезда Александра Михайловича вечером у меня была головная боль, в висках стучало и билось. Я то сдерживала себя, то принималась кусать платочек, то снова успокаивалась и делала отрешенный вид. Таня предлагала мне кофе, чай, пыталась отвлечь разговорами, но ничего не помогало. Перед глазами плыли кресла, в душе смеялись его глаза, слышался голос: «Он сбежал от вас на войну».
— Неправда! — твердо вслух сказала я.
— Простите? — Александр, как оказалось, уже полчаса сидел рядом, пил кофе.
Я смутилась, покраснела, рассмеялась, отшутилась. Потом пожаловалась на жару, головную боль, на шум за окном. Александр выслушал меня, высоко подняв брови, словно говоря мне, что не верит ни слову, но при этом не может найти причину моего дурного расположения духа.
Я почему-то стала без всяких оснований подозревать супруга в неверности, и подобные мысли были мне неприятны. Еще летом я надеялась, что Александр Михайлович заведет себе любовницу, и тогда я буду морально освобождена от обязательств перед ним, а с приходом осени я вдруг испугалась своих летних желаний.
Я устроила супругу настоящий скандал.
— Почему вы задержались так надолго? — спросила я.
— Анна Николаевна! — воскликнул он. — Я, кажется, говорил вам о том, когда я приеду, и не задержался ни на один день! Или вы неожиданно стали скучать по мне? Признайтесь!.. — хотел он обратить все в шутку.
— Нет! Вы не говорили мне ни слова! — кричала я.
— Помилуйте! Повторил несколько раз! Не моя вина в том, что вы не удосужились запомнить!
— Вирсавия Андреевна видела вас! — истерически выкрикнула я ему в лицо.
— Это дурно? — спокойно спросил меня он.
— Это не дурно! Но вы уделили ей время, кажется, значит, вы были недостаточно заняты! И для чего вам, позвольте спросить, понадобилось провожать Вирсавию Андреевну до ее гостиницы?
— О боже мой, — медленно проговорил Александр Михайлович.
— Ответьте мне, я прошу вас!
— Вам нельзя так волноваться!.. — сказал мой супруг.
— Конечно, вы правы, нельзя!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56