ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Не сдаваясь, Коэцу наносил на чистый лист волнистые линии.
«Рисование — не простая штука», — подумал Мусаси, с любопытством наблюдая за кистью Коэцу. Мусаси понял, что Коэцу сейчас переживает те же чувства, что и он, когда выходит на поединок с противником. В какой-то момент Мусаси ощущал единение с природой, но это настроение пропадало, едва его меч поражал противника. Оставалось воспоминание о волшебном миге собственного превосходства.
«Коэцу смотрит на воду, как на врага, — рассуждал Мусаси. — Вот и не может нарисовать ее. Он должен мысленно слиться с водой, чтобы проникнуть в ее образ».
Скука перерастала в оцепенение, и Мусаси забеспокоился. Он не мог позволить себе минуты праздности. Пора в путь.
— Прошу простить меня, — решительно проговорил Мусаси и взялся за сандалии.
— Уже уходите? — спросила Мёсю.
Коэцу неторопливо обернулся:
— Не можете побыть с нами еще немного? Матушка сейчас приготовит чай. Насколько я знаю, сегодня утром вы дрались на поединке с главой дома Ёсиоки. Чай всегда полезен после боя, так, во всяком случае, считает князь Маэда. Чай укрепляет дух. Не знаю лучшего средства. По-моему, действие рождается из состояния покоя. Подождите немного, я к вам присоединюсь.
Значит, Коэцу знал о поединке! Может, в этом нет ничего необычного, ведь храм Рэндайдзи находится через поле от того места, где они сейчас сидели. Интересно другое — почему Коэцу раньше не упомянул о поединке? Воспринимал ли он сражение как нечто чуждое его миру?
Мусаси, взглянув на мать и сына, опустился на ковер.
— Если вы настаиваете… — произнес он.
— Угощений особых нет, но нам приятно ваше общество, — сказал Коэцу.
Коэцу, закрыв тушечницу, придавил ею рисунки, чтобы их не унес ветер. Крышка тушечницы сверкнула в его руках. Она, похоже, была позолоченной, с инкрустацией из серебра и перламутра. Мусаси наклонился, чтобы рассмотреть тушечницу. Крышка оказалась неяркой и роскошной. Прелесть ее состояла в том, что она повторяла в миниатюре многоцветную живопись с позолотой, которая украшала замки в период Момоямы. На тушечнице лежал отпечаток времени, тускловатая патина свидетельствовала о давно минувших славных днях. Мусаси любовался тушечницей, которая действовала на него успокаивающе.
— Я сам ее сделал, — скромно заметил Коэцу. — Нравится?
— Вы можете работать по лаку?
Коэцу молча улыбнулся. Произведение человеческих рук восхищало этого юношу больше, чем красота природы. «Впрочем, он ведь из провинции», — снисходительно подумал Коэцу.
— Тушечница изумительна! — восторженно продолжал Мусаси.
— Я сказал, что сделал ее своими руками, но стихи на ней написал Коноэ Нобутада. Так что это наше совместное произведение.
— Это те Коноэ, из которых происходят императорские регенты?
— Да. Нобутада — сын последнего регента.
— Муж моей тетки много лет служит у Коноэ.
— Как его зовут?
— Мацуо Канамэ.
— Я хорошо знаю Канамэ. Мы встречаемся в доме Коноэ. Канамэ иногда посещает и меня.
— Неужели?
— Матушка! Как тесен мир! Жена Мацуо Канамэ приходится ему тетушкой!
— Не может быть! — воскликнула Мёсю.
Мёсю расставила на коврике чашки. Видно было, что она в совершенстве знает чайную церемонию. Ее движения были грациозны и естественны. В свои семьдесят лет она была воплощением женственности и утонченности.
Мусаси страдал от сидения в официальной позе, которая, как он полагал, не отличалась от позы Коэцу. К чаю было подано пресное печенье, известное под названием Ёдо Мандзю. Печенье изящно покоилось на зеленом листе явно нездешнего растения. Мусаси знал, что существуют строгие правила чайного этикета, так же как и в фехтовании. Наблюдая за Мёсю, он восхищался ее мастерством. Мусаси определил ее манеры в привычных понятиях фехтования: «Само совершенство. Не открывается ни с какой стороны». Когда Мёсю протянула ему чай, Мусаси поразился сверхъестественной отточенностью движений, не уступающей той, что демонстрируют выдающиеся фехтовальщики. «Это и есть Путь, сокровенная суть искусства. Ее необходимо постичь, чтобы добиться совершенства в любом деле», — думал Мусаси.
Его внимание привлекла чашка. Мусаси впервые в жизни присутствовал на чайной церемонии и не имел понятия об ее этикете. Чашка удивила его тем, что, казалось, была слеплена ребенком, игравшим с глиной. Цвет ее придавал густой зеленой пене на поверхности чая воздушность и безмятежность неба.
Мусаси беспомощно взглянул на Коэцу, который, съев печенье, бережно держал обеими руками чашку. Так оберегают что-то теплое в холодную ночь. В три глотка Коэцу выпил чай.
— Господин Коэцу, — обратился к нему растерянный Мусаси, — я темный деревенский парень и ничего не смыслю в чайной церемонии. Я даже не знаю, как правильно поднести чашку ко рту.
Мёсю мягко упрекнула его:
— Не имеет значения, милый юноша, В чайной церемонии не должно быть ничего вычурного или мистического. Если вы из деревни, так пейте, как принято у вас на родине.
— А так можно?
— Разумеется! Строгих правил нет. Они определяются сердцем. Думаю, что и в Искусстве Меча так же заведено.
— Вы правы.
— Если думать об этикете, то чай не доставит наслаждения. Скованность во время фехтования неуместна, так? Она вредит гармонии меча и духа. Правильно?
— Да, госпожа.
Мусаси невольно склонил голову, ожидая продолжения урока. Старая монахиня рассмеялась, голос звучал тонким серебряным колокольчиком.
— Какая нелепость! Рассуждаю о фехтовании, ничего в нем ж смысля.
— Я выпью чай, — сказал Мусаси, не чувствуя прежней неловкости. Он устроился поудобнее, скрестив затекшие в официальной позе ноги перед собой, и одним духом опорожнил чашку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344 345 346 347 348 349 350 351 352 353 354 355 356 357 358 359 360 361
«Рисование — не простая штука», — подумал Мусаси, с любопытством наблюдая за кистью Коэцу. Мусаси понял, что Коэцу сейчас переживает те же чувства, что и он, когда выходит на поединок с противником. В какой-то момент Мусаси ощущал единение с природой, но это настроение пропадало, едва его меч поражал противника. Оставалось воспоминание о волшебном миге собственного превосходства.
«Коэцу смотрит на воду, как на врага, — рассуждал Мусаси. — Вот и не может нарисовать ее. Он должен мысленно слиться с водой, чтобы проникнуть в ее образ».
Скука перерастала в оцепенение, и Мусаси забеспокоился. Он не мог позволить себе минуты праздности. Пора в путь.
— Прошу простить меня, — решительно проговорил Мусаси и взялся за сандалии.
— Уже уходите? — спросила Мёсю.
Коэцу неторопливо обернулся:
— Не можете побыть с нами еще немного? Матушка сейчас приготовит чай. Насколько я знаю, сегодня утром вы дрались на поединке с главой дома Ёсиоки. Чай всегда полезен после боя, так, во всяком случае, считает князь Маэда. Чай укрепляет дух. Не знаю лучшего средства. По-моему, действие рождается из состояния покоя. Подождите немного, я к вам присоединюсь.
Значит, Коэцу знал о поединке! Может, в этом нет ничего необычного, ведь храм Рэндайдзи находится через поле от того места, где они сейчас сидели. Интересно другое — почему Коэцу раньше не упомянул о поединке? Воспринимал ли он сражение как нечто чуждое его миру?
Мусаси, взглянув на мать и сына, опустился на ковер.
— Если вы настаиваете… — произнес он.
— Угощений особых нет, но нам приятно ваше общество, — сказал Коэцу.
Коэцу, закрыв тушечницу, придавил ею рисунки, чтобы их не унес ветер. Крышка тушечницы сверкнула в его руках. Она, похоже, была позолоченной, с инкрустацией из серебра и перламутра. Мусаси наклонился, чтобы рассмотреть тушечницу. Крышка оказалась неяркой и роскошной. Прелесть ее состояла в том, что она повторяла в миниатюре многоцветную живопись с позолотой, которая украшала замки в период Момоямы. На тушечнице лежал отпечаток времени, тускловатая патина свидетельствовала о давно минувших славных днях. Мусаси любовался тушечницей, которая действовала на него успокаивающе.
— Я сам ее сделал, — скромно заметил Коэцу. — Нравится?
— Вы можете работать по лаку?
Коэцу молча улыбнулся. Произведение человеческих рук восхищало этого юношу больше, чем красота природы. «Впрочем, он ведь из провинции», — снисходительно подумал Коэцу.
— Тушечница изумительна! — восторженно продолжал Мусаси.
— Я сказал, что сделал ее своими руками, но стихи на ней написал Коноэ Нобутада. Так что это наше совместное произведение.
— Это те Коноэ, из которых происходят императорские регенты?
— Да. Нобутада — сын последнего регента.
— Муж моей тетки много лет служит у Коноэ.
— Как его зовут?
— Мацуо Канамэ.
— Я хорошо знаю Канамэ. Мы встречаемся в доме Коноэ. Канамэ иногда посещает и меня.
— Неужели?
— Матушка! Как тесен мир! Жена Мацуо Канамэ приходится ему тетушкой!
— Не может быть! — воскликнула Мёсю.
Мёсю расставила на коврике чашки. Видно было, что она в совершенстве знает чайную церемонию. Ее движения были грациозны и естественны. В свои семьдесят лет она была воплощением женственности и утонченности.
Мусаси страдал от сидения в официальной позе, которая, как он полагал, не отличалась от позы Коэцу. К чаю было подано пресное печенье, известное под названием Ёдо Мандзю. Печенье изящно покоилось на зеленом листе явно нездешнего растения. Мусаси знал, что существуют строгие правила чайного этикета, так же как и в фехтовании. Наблюдая за Мёсю, он восхищался ее мастерством. Мусаси определил ее манеры в привычных понятиях фехтования: «Само совершенство. Не открывается ни с какой стороны». Когда Мёсю протянула ему чай, Мусаси поразился сверхъестественной отточенностью движений, не уступающей той, что демонстрируют выдающиеся фехтовальщики. «Это и есть Путь, сокровенная суть искусства. Ее необходимо постичь, чтобы добиться совершенства в любом деле», — думал Мусаси.
Его внимание привлекла чашка. Мусаси впервые в жизни присутствовал на чайной церемонии и не имел понятия об ее этикете. Чашка удивила его тем, что, казалось, была слеплена ребенком, игравшим с глиной. Цвет ее придавал густой зеленой пене на поверхности чая воздушность и безмятежность неба.
Мусаси беспомощно взглянул на Коэцу, который, съев печенье, бережно держал обеими руками чашку. Так оберегают что-то теплое в холодную ночь. В три глотка Коэцу выпил чай.
— Господин Коэцу, — обратился к нему растерянный Мусаси, — я темный деревенский парень и ничего не смыслю в чайной церемонии. Я даже не знаю, как правильно поднести чашку ко рту.
Мёсю мягко упрекнула его:
— Не имеет значения, милый юноша, В чайной церемонии не должно быть ничего вычурного или мистического. Если вы из деревни, так пейте, как принято у вас на родине.
— А так можно?
— Разумеется! Строгих правил нет. Они определяются сердцем. Думаю, что и в Искусстве Меча так же заведено.
— Вы правы.
— Если думать об этикете, то чай не доставит наслаждения. Скованность во время фехтования неуместна, так? Она вредит гармонии меча и духа. Правильно?
— Да, госпожа.
Мусаси невольно склонил голову, ожидая продолжения урока. Старая монахиня рассмеялась, голос звучал тонким серебряным колокольчиком.
— Какая нелепость! Рассуждаю о фехтовании, ничего в нем ж смысля.
— Я выпью чай, — сказал Мусаси, не чувствуя прежней неловкости. Он устроился поудобнее, скрестив затекшие в официальной позе ноги перед собой, и одним духом опорожнил чашку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344 345 346 347 348 349 350 351 352 353 354 355 356 357 358 359 360 361