Несмотря на трудности в отношениях между СССР и Англией и Францией, все же удалось договориться о начале военных переговоров. Для участия в них были назначены соответствующие делегации. Советскую возглавлял нарком обороны маршал Ворошилов. Во главе британской делегации был главный адъютант короля по морским делам адмирал П. Дракс, во главе французской – член высшего военного совета армии генерал Ж. Думенк. Как позже вспоминал Дракс, 2 августа он получил от лорда Галифакса инструкцию затягивать переговоры до осенней распутицы, когда Гитлер не сможет начать военные действия против Польши[ См.: Naval Review. 1952. No 3. P. 252–254; Год кризиса 1938–1939. Т. 1. С. 15.

]. Французская делегация получила такие же указания, но с тем обоснованием, что сам факт военных переговоров может произвести соответствующий психологический эффект на Гитлера.Начавшиеся 12 августа в особняке НКИД на Спиридоновке переговоры к 17 августа зашли в тупик, а еще через неделю и вовсе были прекращены. Ответственность за это несли обе стороны: Советский Союз, имея альтернативу в виде секретных переговоров с германскими представителями, не проявлял готовности к компромиссу; Англия и Франция не верили в способность Красной Армии выполнить возложенные на нее задачи по ведению боевых действий против вермахта. К тому же Польша по-прежнему категорически отказывала советским войскам в проходе через свою территорию для боевого соприкосновения с немецкими войсками.Предвидя такую позицию поляков, советский генштаб предусмотрел действия Красной Армии не в центре Польши, а через Виленский коридор на севере и через Галицию – на юге. Такое решение: не усложнять отношения с Польшей из-за прохода советских войск через ее территорию – вызвало одобрение военной миссии Франции. Генерал Ж. Думенк сообщал 15 августа 1939 г. своему военному министерству: «Отмечаю большое значение, которое с точки зрения устранения опасения поляков имеет тот факт, что русские очень строго ограничивают зоны вступления [советских войск], становясь исключительно на стратегическую точку зрения»[ Год кризиса 1938–1939. Т. 2. С. 228–229.

].Непоследовательность позиции советской военной делегации заключалась в том, что если в начале переговоров она была готова к компромиссу, то в последующие дни не проявила подобной готовности. Позиция Польши стала для Ворошилова удобным поводом к тому, чтобы, сославшись на нее, прервать переговоры. Именно поводом, потому что раньше, когда германская опасность нависла над Чехословакией, советское правительство столкнулось с той же польской проблемой. Однако тогда оно заявило, что позиция Польши и Румынии не будет помехой для оказания непосредственной военной помощи Чехословакии. Странно, что год спустя эта позиция стала непреодолимым препятствием для заключения военной конвенции против агрессора. Не потому ли, что появилась германская альтернатива, отсутствовавшая в 1938 г.? Маловероятно, чтобы польское руководство настаивало бы на своей прежней позиции, если бы переговоры с его участием после 22 августа были продолжены и оно было бы информировано, что советское верховное командование не направит свои основные силы в центральные районы Польши.Таким образом, всем участникам тройственных переговоров недоставало должной ответственности перед своими народами и в целом народами Европы, недоставало такой государственной мудрости, которая позволила бы объединиться, чтобы преградить путь к войне или хотя бы отодвинуть ее и изменить соотношение сил в свою пользу. Между тем существовало несколько вариантов решения проблемы. Одним из таких вариантов при должной выдержке и настойчивости могло бы все же быть заключение военного соглашения с западными державами. Но тут сработали по крайней мере два фактора: во-первых, убежденность западных держав в том, что после массовых репрессий Сталина против политических, хозяйственно-технических и военных кадров Советский Союз потерял союзоспособность, т. е. способность взаимодействовать с другими государствами; во-вторых, закостенелый антифранко-английский синдром Сталина, которым умело воспользовался другой диктатор – Гитлер. Поведение обоих диктаторов в сложившейся ситуации было похоже на действия азартных игроков, идущих на обман народов и своего же партнера, на любой риск развязать или содействовать развязыванию мирового пожара ради достижения поставленной эгоистической великодержавной цели. Цена этого риска не принималась в расчет.Как следствие подобной государственно-эгоистической логики «каждый за себя» подписание тройственного англо-франко-советского договора было сорвано. Черчилль уже в качестве премьер-министра Великобритании в своем первом послании Сталину 25 июня 1940 г. с горечью констатировал: «…Германия стала Вашим другом почти в тот самый момент, когда она стала нашим врагом»[ Churchill W.S. The second world war. V. 2. P. 119.

]. Хотя правительство его величества тоже было небезгрешным, но в адрес советского руководства это был, увы, справедливый упрек.Не зная о планах советского руководства, в Берлине с тревогой ждали вестей из Москвы о ходе советско-англо-французских переговоров. 2 августа 1939 г. Астахов докладывал Молотову, что его вызвал Риббентроп и в течение часа с лишним развивал свою точку зрения на советско-германские взаимоотношения. Он заявил, что основной предпосылкой для их нормализации должно стать обязательство не вмешиваться во внутренние дела другой стороны. «В остальном, – сказал Риббентроп, – мы считаем, что противоречий между нашими странами нет на протяжении всего пространства от Черного моря до Балтийского»[ См.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140