Тем не менее, я твердой походкой подошла к группе и вслух раскритиковала то, что мне на новой площадке не понравилось. Я ужасно удивилась собственному спокойному голосу и своим более или менее уместным профессиональным замечаниям. Но так со мной бывает часто. Какое чудо делает сейчас мой голос таким спокойным, а голову заставляет нормально работать, когда все остальное во мне – лишь перепутанный клубок горьких эмоций? Этого я никогда не понимала. Мне кажется, я стала бы уважать себя куда больше, если бы хоть на какое-то мгновение моя женская суть одержала верх над сутью профессиональной. И за что может любить меня мужчина, если я ко всему отношусь с такой профессиональной дотошностью? А с другой стороны, мне были противны бабы, демонстрирующие всему миру свои эмоции. Это позволительно лишь тогда, когда больше демонстрировать уже нечего.
– Вы считаете, что мне эти двадцать растраханных долларов надо было взять? – спросил у меня Винкин чуть позже, когда мы смотрели, как передвигают камеры.
– Нет, не надо было. И потом, мне кажется, я просила тебя больше это слово не употреблять, – сказала я.
– О, – сказал Винкин. – Я позабыл.
Когда поведение Винкина не одобряли, он расстраивался так, словно готов был себя убить.
– Не надо так на меня смотреть, – сказала я. – Все не столь уж важно. Дело не только в этом слове.
В это время рабочие перевозили буйволов на ближайший холм. Один из ковбоев, высокий парень по имени Джимбо, подошел к Винкину и спросил, не хочет ли тот пройти к пикапу и взглянуть на животных. Восторгу мальчика не было предела, не только от предстоящей поездки в пикапе вместе с настоящим ковбоем, но и от того, что он снова увидит буйволов. У Джимбо была очень толстая жена, я их не раз видела вдвоем в одном из местных кафе. Я попыталась представить себе, какой была бы моя жизнь, если бы я вышла замуж за простого хорошего человека, например, за кого-нибудь из местных жителей. Что было бы тогда у меня в душе – такое же смятение и путаница, как сейчас, или же покой и счастье, а может быть, только тоска и скука? Ответа на этот вопрос я так и не нашла.
В середине того же дня я проходила мимо одного из пикапов и, взглянув внутрь, увидела там Оуэна. Он сидел, согнувшись, за рулем. Сначала я решила, что он умер, и меня прошиб озноб, но потом поняла, что он просто спит. Вовсю палило солнце и Оуэну должно было быть очень жарко. Он весь склонился вперед; голова лежала на руках, вцепившихся в руль, а рубашка на спине насквозь промокла от пота и прилипла к телу. Я физически не могла двинуться с места – мне надо было хорошенько его разглядеть, чтобы попробовать найти хоть какой-нибудь ключ, который помог бы мне себя понять. Разумеется, никакой разгадки я найти не смогла, но, почувствовав на себе мой упорный взгляд, Оуэн проснулся и вдруг увидел, что всего в метре от него стою я и смотрю на него. В моем взгляде не было никакой враждебности, хотя, возможно, это его удивило. Переживания всегда выматывали Оуэна. Нередко после наших с ним стычек он вот так сваливался и мог проспать несколько часов подряд. Сейчас, всего после трех дней, Шерри настолько его измочалила, что он вот так рухнул в раскаленном на солнце пикапе.
Когда Оуэн открыл глаза, мне показалось, он очень обрадован, что видит меня, даже больше, чем просто обрадован.
– Мне нужно сегодня вечером с тобой встретиться, – произнес Оуэн к моему великому изумлению.
– Это что-то новое, – сказала я.
– Приезжает бухгалтер Шерри, – сказал он. – Шерри не хочет, чтобы я в это время был у нее, потому что не желает, чтобы я знал, какая она богатая.
– И потому ты хочешь убить время, пока будешь в изгнании? – спросила я.
Тут к нам подбежал Джерри. Если бы прибежал не он, это непременно сделал бы кто-нибудь другой. Каждые тридцать секунд ко мне обязательно кто-нибудь подбегал.
– Я приду на просмотр отснятого материала, – сказал Оуэн.
И он пришел. К этому часу я уже очень устала. Все время после обеда я снова и снова говорила себе, что окончательно решила больше его не видеть. Какой смысл? Мне надо вести себя гордо, хотя почему именно гордо, я не знала. Большую часть своих тридцати семи лет я была гордой и одинокой. И потому в моем сознании эти два состояния души стали взаимосвязанными. Чем больше гордости, тем больше одиночества. Честно говоря, за многие годы я не нашла подтверждений этой истине. Равно как и тому, что мужчинам еще больше хотелось меня завоевать именно из-за того, что я была для них такой трудной добычей. Ведь большинство их них воспринимали мой характер слишком серьезно и от меня сразу же отступались, находя для себя других женщин, овладеть которыми было гораздо легче, чем мной.
Но тут во мне заговорило любопытство, и еще гордость. Мне захотелось узнать, что Оуэн думает по поводу всего происходящего между ним и Шерри. Можно, решила я, хотя бы попробовать это выяснить.
Потом Оуэн появился у меня в комнате. И поступил так, как я и предполагала, попытался сразу же меня трахнуть. Несмотря на то, что все это было абсолютно предсказуемо – ведь точно так же все происходило и утром, для меня его желание оказалось неожиданностью. Я, видимо, полная противоположность бойскауту – я никогда ни к чему не готова.
Но готова я была к атаке Оуэна или нет, я встретила его попытки как неприступная стена. Сразу же после работы я узнала, что с Джо Перси случился удар, не очень серьезный, судя по всему, но все равно – у него был сердечный приступ. Я ужасно испугалась и огорчилась. Я позвонила в больницу, но поговорить с Джо мне не разрешили. И я подумала: Боже мой, что будет, если ему станет хуже, и вдруг он умрет, а я с ним не успею поговорить?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135