– Я привез вам Джилл Пил.
– Да? – сказал он. Его холодные серые глазки не моргая глядели на меня. – Моя любимая Джилл. Но она, наверняка, устала с дороги. Я после перелета сюда здорово устал. Мы не станем ее будить. Думаю, это вовсе не обязательно.
С лица Тони ни на минуту не сходила вялая бессмысленная улыбка. Я подумал, что именно так он улыбается уже лет сорок. Никто не помнит ни одного случая, когда бы на лице Тони Маури не было этой улыбки.
– Дорогой мой Оуэн, – сказал Тони. – Значит, слона вы мне не привезли?
После этих слов он прошаркал к окну, из которого открывался красивый вид на город, и стал в задумчивости разглядывать Рим. Я попробовал с ним заговорить, но неизменно слышал в ответ две фразы – «Мой дорогой Оуэн» и «Любимая моя Джилл». Больше ничего. Время от времени он сердито надувал губы, что, видимо, означало: чего я хочу, это еще одного слона. Именно это я старался объяснить нашему дорогому Бо.
Потом он погрузился в созерцание. Я всегда думал, что умею погружаться в такое созерцание. Но, по сравнению с Тони Маури, я был всего-навсего жалким новичком. Он вперил взгляд в совершенно пустое пространство. При этом он, не переставая, улыбался. И так могло продолжаться бесконечно долго. После очень длительного молчания он вдруг начинал что-то мямлить про слона. Все это напоминало мне игру змеи, которая придумала новый способ схватить облюбованную ею лягушку: сначала утомить эту лягушку до смерти, и ни на минуту не сводить с нее взгляда, пока она не заснет или не умрет. Тони так взвинтил Бакла и Гохагена, что они пили не переставая. Огромный Джим Реско непрерывно глотал успокоительные таблетки. А Тони Маури не делал абсолютно ничего, он только шаркал по комнате, бессмысленно смотрел в окно и время от времени мямлил что-то себе под нос.
Разумеется, его поведение ни для кого не было сюрпризом. Все в кинопромышленности отлично знали, что именно так Тони Маури всегда добивался своего. Он просто стоял перед собеседником и глядел мимо него в никуда, покуда этот несчастный, кто бы он там ни был, начинал сходить с ума и давал Тони все, чего тому хотелось. Тони Маури был хитрющим старым пердуном.
– Дорогой наш Бо, – со вздохом произнес Тони. – У бедного мальчика появилась какая-то паранойя в связи с тем, что мне нужен слон.
В ту ночь Бакл и Гохаген вместе с парочкой своих девок, как они их называли, повели нас с Джилл в какой-то ресторан. В зале было полно картин и кинозвезд. Бакла и Гохагена, как оказалось, знали там настолько хорошо, что им даже удалось упросить официанток спеть «Глазки Техаса».
– Эти итальянцы отлично чувствуют ритм негритянского хоудауна, – сказал Винфильд.
Естественно, и Бакл и Гохаген прямо тут же воспылали страстью к Джилл. Вернее, вспомнили, что сгорают от этой жуткой к ней страсти уже много-много лет. Энергии их собственных дам вряд ли хватило бы, чтобы так возбудить их. И мне пришлось услышать уйму самых изысканных комплиментов, от чего настроение у меня стало отвратительным.
– Знаешь, ты побуждаешь людей преступать всякие границы, – сказал я, когда мы с Джилл легли спать.
– Не совсем так, – сказала она. – Эти двое просто любят пофлиртовать. Я знаю их уже много лет, и еще ни разу ни тот, ни другой ничего подобного не предпринимал.
Женщины всегда стараются побороть в вас ревность своими разговорами, хотя отлично знают, что именно разговоры их всегда и выдают. Это все – один замкнутый круг. Чем больше ревности ты испытываешь, трахая женщину, тем больше мужиков начинают ее хотеть. Потому что, в какой-то степени, когда бабу много трахают, она становится более желанной. Благодаря мне Джилл становилась все красивее – в этом не было сомнений. А вот в том, что она оказывала такое же воздействие на меня, я был не очень-то уверен. Джилл долго держала мою руку, ласкающую ее лобок.
– Бывают такие моменты, когда мне кажется, что я тебе нравлюсь, – сказала Джилл. – И единственное, чем я могу это объяснить – это тем, что я заставляю тебя нервничать.
– Что за идиотские психологические замечания? – спросил я. – Никогда не говори со мной о цвете зданий и никогда ничего не говори про психологию. Ведь никто ни хрена не знает, почему люди поступают так, а не иначе.
Чем дольше я обо всем этом думал, тем больше злился.
– Я не путешествую с женщинами, которые мне не нравятся, – сказал я. – Почему тебе обязательно надо делать такие, черт побери, унижающие замечания?
– Ничего унижающего тебя у меня и в мыслях не было, Оуэн. Я просто попыталась выразить свою нежность к тебе. Тебе придется позволить мне иногда высказывать вслух то, что я чувствую.
– В конце концов, – добавила Джилл. – Я ведь тебя действительно люблю.
Я позволил ее словам выплыть за пределы комнаты, потом соскользнуть с балкона и поплыть над всем Римом. Не знаю почему, но, видимо, Джилл было просто необходимо все это мне высказать. Я ведь никогда не рассчитывал, что заставлю ее меня полюбить.
Спустя какое-то время Джилл села в постели и посмотрела в окно. Ее рука нежно гладила мой живот.
– Тебе совсем не обязательно прерывать наш разговор из-за того, что я сказала о своей любви к тебе – произнесла Джилл.
– Ты думаешь, теперь тебе это будет чего-нибудь стоить. Но я не собираюсь от тебя чего-нибудь требовать. Ты даже не понимаешь, каким огромным вознаграждением в жизни служит для меня твоя любовь. Когда я тебя встретила, у меня практически уже давным-давно никаких отношений ни с кем не было. Я ни к кому никаких чувств не испытывала, не считая немногих старых друзей и моей работы. И так прекрасно чувствовать все то, что приходит к тебе в душу, когда начинается нечто новое – это бывает так редко, особенно у человека моего возраста.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135