И прошепелявил, как Мондшием. – Ты была бы самая лучшая в мире.
Джилл выглядела удрученной.
– Почему это у тебя появляется такая ревность, когда я по-доброму обращаюсь с пожилыми людьми? – спросила она. – Ведь я у тебя ничегошеньки не забираю.
Я ничего не ответил. Джилл помрачнела еще больше.
– Наверное, мне бы следовало все это бросить, – сказала она. – Постановкой фильмов я никогда по деловому не занималась. Просто у меня хорошее чутье на сценарии, только и всего. Просто тот сценарий попался мне в нужное время. И весь мой успех – не что иное, как какой-то грязный трюк, который хорошо сработал.
– Даже не знаю, почему я допустила, чтобы все это стало для меня таким важным, – произнесла Джилл чуть позже.
Мы зашли в какой-то ресторан в районе Стрипа. Я заказал яичницу по-бенедиктински, а Джилл – салат. Джилл непрерывно болтала, миллион слов за одну минуту.
– Ты никогда не говоришь со мной, когда мне это нужно, – сказала она, глядя в окно. – Мне будет ужасно трудно работать с тобой, если ты будешь все время злиться. Что такого я сделала, что ты вдруг замкнулся?
Я ничего не стал ей объяснять. Не потому, что я сам не знал причину своей мрачности. Даже если бы я и знал, я бы ничего объяснить не смог. Если же я что-то и знал, так только то, что я никогда бы не признался в этом, никогда бы с этим не согласился, и никогда бы не стал никому объяснять, тем более – женщине. Стоит начать нечто подобное, и из тебя вытянут все самое сокровенное, кусочек за кусочком, полностью.
Пока Джилл крутила в руках чашку с кофе, за соседний столик села девица, которую я трахал примерно год назад. Девица была с каким-то парнем, которого я вроде бы знал. Это был режиссер по свету, большей частью работавший на телевидении. Девица со мной не заговорила, я с ней тоже. И в конце концов замолчала Джилл. Девица была достаточно красива. Она могла бы сниматься в кино, появляться на обложках журналов, или же быть любовницей у какого-нибудь руководителя киностудии. Однако ничего подобного в ее жизни не произошло. Девица эта была патологически ленива. В постели она была прескучной. И даже лежа под мужиком, она не выпускала изо рта жвачку, – просто забывала ее выплюнуть. Для нее любой вшивый режиссер по свету был высшим достижением, будь он даже последним уродом – ей было все равно.
На следующий день старый Мондшием официально заявил, что берет наш вестерн. Лулу Дикки уговорила Шерри не уходить из съемочной группы. Мой фильм «Изъятые кадры» начали демонстрировать в Нью-Йорке, и отзывы о нем в печати были просто замечательные. Паулина Кел заявила, что этот фильм – самый первый честный рассказ о том, как снимают кино. По мнению Винсента Кенби, мой фильм был прекрасной элегией к Легенде о Голливуде; Джудит Крист назвала его захватывающим; а несовершеннолетние валили на него целыми толпами.
И как раз тогда, когда все о нас с Джилл уже позабыли, мы с ней вдруг снова оказались в центре всеобщего внимания. Нас называли «Не сдающейся парочкой». Журнал «Пипл» предложил написать очерк о нас, но Джилл не захотела тратить на это время. Наш вестерн мы решили назвать «Одно дерево» – так назывался городок, где повесили мадам. Фильму дали бюджет в семь миллионов долларов. Джилл так из-за этого разволновалась, что почти всю ночь не могла уснуть и рисовала то мою ступню, то меня спящего, то вообще все, что попадалось ей под руку. В конце концов это начало меня бесить. Как-то ночью я напился и разорвал все ее рисунки на мелкие кусочки. Именно после этого мы совсем перестали трахаться.
Старый Мондшием сделал нас сорежиссерами. Думаю, его на это подбила Джилл. Это означало, что и она и я теперь жили под тенью тех самых семи миллионов долларов. В июне мы вылетели в Амарилло и проехали вниз в сторону Кловиса в поисках мест для натурных съемок. Во время перелета Джилл так боялась и так нервничала, что ни на минуту не выпускала моей руки.
Мы выбрали одно сельское местечко возле каньона Пало-Дуро. Оно было настолько безлюдным, насколько это возможно на равнинах. Через шесть недель после нашего первого появления там мы туда вернулись, уже для съемок. С нами поехала Анна Лайл – она исполняла роль жены одного из фермеров; по фильму это была мать молодого любовника Шерри.
Сама Шерри должна была прибыть через три дня, ведя за собой на буксире Свена. До этого они вдруг рассорились и не встречались целый месяц. Именно тогда Шерри решила участвовать в нашем фильме. А еще раньше Свен намеревался быть продюсером в следующей картине Шерри, а может, даже и режиссером. Но когда он наконец-то заставил себя вернуться к Шерри, оказалось, что и продюсер и режиссер в нашем фильме уже были. А это значило, что мирной жизни ждать нечего – совсем наоборот. Я это знал, и Джилл – тоже.
В восточной части штата Нью-Мексико поля пшеницы все еще были зелеными. Мы летели над огромным морем пшеницы, потом над скалами и гористой сельской местностью. Пройдет совсем немного времени, и из Центрального Техаса сюда прикатят комбайны, чтобы убирать эту пшеницу. И снова Джилл очень нервничала во время полета, ни на миг не выпуская моей руки из своей.
– Мне кажется, во время войны я и то чувствовала бы себя спокойней, – сказала она.
День или два Джилл бродила по Западному Техасу с таким видом, будто попала в настоящий рай. Глаза ее были так широко распахнуты, как это бывало после секса. Такое действие всегда на нее оказывали новые места. Мы жили в Амарилло, а на съемки ездили на северную часть каньона, недалеко от местечка под названием Адриан.
Джилл работала как заведенная. Все члены съемочной группы начали в нее влюбляться, один за другим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135