Лимон исчез за входной дверью. Юрик, не вставая на ноги, боком умудрился закатиться в ванную комнату, а лимонка, весело шурша по линолеуму, коснулась ножки дивана, и дом содрогнулся от взрыва. Полстены вывалилось на улицу. Потолок треснул и осел. Оконные рамы вылетели. Перегородка в ванной рухнула, засыпав Юрика кирпичами, известкой и кусками кафельных плиток. Почти сразу же загорелось. Особенно быстро вспыхнули деньги, рассыпавшиеся по всему полу. Доллары, в отличие от рублей, тлели с особым достоинством.
* * *
Не знаю, понял ли Пат, чем я занимаюсь, но в данную минуту мне было безразлично. Я зарываюсь в одеяло с головой и проваливаюсь в тяжелый напряженный сон. И почему-то вижу себя на желтовато-бурой каменистой дороге.
Никакой растительности вокруг. Сплошные камни и замершие на них громадные лиловые птицы. Я знаю, что меня ждут. Но никак не могу сообразить, в какую сторону по этой дороге идти. Возникающие вдалеке клубы пыли приковывают мое внимание. Кто-то приближается. Странно, бегут люди и что-то несут на плечах…
Боже! Носилки! А в них под балдахином кто-то сидит. Как в цирке. Обалдеть можно. И все мужики — негры. Вернее, лица вроде нормальные, но абсолютно черные. Идут важно, высоко поднимая колени. Одеты по-идиотски. Просто замотаны в желтые материи, туго обтягивающие торс и заканчивающиеся чуть выше колен. На носилках изящный балдахин, задрапированный белым шелком. Легкий ветерок играет его складками. На всех четырех углах этого шелкового Домика возвышались огромные чайные розы с нежнейшими полупрозрачными лепестками. Из глубин этих роз выглядывают разноцветные райские птицы, похожие одновременно на канареек и попугаев. Негры идут прямо на меня и как будто не замечают. Перед моим носом вырастает еще один огромный мужик с опахалом из густых с яркими кругами страусиных перьев. Кричит: «С дороги! С дороги!» Невольно отступаю на несколько шагов. Но не убегаю, хотя очень страшно. Ужасно хочется заглянуть за занавески балдахина.
— Дайте же мне посмотреть! — кричу я, испугавшись, что они пройдут мимо.
Из прорези балдахина возникает женская рука, засверкавшая на солнце золотом и бриллиантами.
— Что она говорит? Что она говорит? — затараторил знакомый капризный голос.
— Не понимаю, госпожа. Она кричит на чужом языке. Наверное, беглая рабыня, — отвечает негр с опахалом.
— Какой ужас! Какой ужас! Скоро из дома будет опасно выходить, — вновь быстро и нервно зазвучал голос из-за занавесок.
Глупости! Какая же я рабыня? Но неважно. Пусть она меня увидит. Я уверена — мы знакомы. Устремляюсь за носилками:
— Подождите, давайте поговорим!
— Не подпускайте ее! Она обязательно больна какой-нибудь гадкой болезнью!
Негр пропустил вперед носилки и замахнулся на меня опахалом.
— Да как ты смеешь, урод?! — заорала я и бросилась на него.
Ох, как он испугался! Отмахиваясь опахалом, бросился бежать. Вслед за ним с невообразимой быстротой понеслись носильщики. Занавески балдахина развевались, точно легкие одежды танцовщицы. Женщина в желтых шелках надменно и вызывающе повернула свою рыжеволосую голову. Я увидела прекрасное лицо Наташки.
Боже! Она меня не узнает!
— Наташа! Наташа! Подожди!
— Что кричит эта девка? Я никогда не слышала такой грубой речи.
Наташка смотрела на меня колючим тревожным взглядом. Я бегу вслед за носилками. Спотыкаюсь, падаю. Больно ударяюсь коленкой о камень. Встаю и бегу дальше. Пыль, поднятая огромными ногами негров, застилает дорогу, режет глаза, Проникает в нос, горло. Мне нечем дышать. Но бегу — кашляю, рыдаю, кричу из последних сил:
— Это же я — Ольга… Подожди!
Но Наташкино лицо исчезает за клубами желтой искристой поджаренной солнцем пыли…
Пат специально гремит мебелью, чтобы разбудить меня. Я благодарна ему. Вытираю мокрые от слез глаза.
— Вставай, пора ехать в морг, — буднично сообщает Пат.
— В морг не поеду. Боюсь.
Пат пожимает плечами и уходит. Наверное, обиделся. Черт с ним. Ну не могу я смотреть на Наташку в морге! Лучше сразу на кладбище. Там воспринимаешь все иначе. Приходит покой и понимание, что и мы там будем. Звонит телефон. Узнаю голос Стаса. Немного ленивый, но убедительный. После похорон приглашает в «Прагу». Помянуть Наташку. Я ему благодарна. Как-то в голову не пришло, что, кроме меня и Пата, еще кто-нибудь захочет проститься. Нужно вставать и приводить себя в порядок. Все-таки ресторан. Долго выбираю платье. И мои, и Наташкины горой валяются на диване. Уже отчаиваюсь найти подходящее.
Хочется что-нибудь скромное, элегантное, но с шиком! Нашла! Черное. Вверху строгое, с английским воротничком. Рукава три четверти легкими раструбами и широкая юбка колоколом. С запахом. Затянута в поясе и застегивается на одну большую пуговицу. Когда стоишь на месте — сама невинность, а когда идешь широким шагом или кружишься, нога оголяется до бедра. Как раз то, что нужно.
Это платье не Наташкино. Его забыла одна подруга. Ее какой-то немец забрал с собой в Европу. На радостях про все забыла. А платье новое, итальянское. Из черного шелка, ненатурального, разумеется, в редкую желтую линию. Мне чуть-чуть длинновато. Но не страшно. На похороны в мини не ходят. И обязательно надену Наташкину шубу. Я давно схожу по ней с ума. Рыжая лиса, почти в пол.
Подставленные плечи. Широченные рукава. Особый шик носить ее нараспашку. Мне она больше идет, чем Наташке. Когда-то, раздобрившись от выпитого, Наташка, зная о моей страсти, сама сказала: «Не майся, со временем подарю ее тебе».
Теперь ждать нечего. Буду считать Наташкиным подарком. На память.
Калитниковское кладбище находится рядом с Птичьим рынком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75