Брунетти решил, что настал момент перевести вопросы в плоскость более личную. Перелистнув несколько страничек записной книжки, он пробежал их глазами и спросил:— Скажите, синьора, а кто тут проживает в настоящее время?Если она и удивилась этой внезапной смене темы, то виду не подала.— Мой муж и я и экономка, которая живет с нами.— Давно она у вас, эта экономка?— Она прослужила у Хельмута лет двадцать. Я впервые ее увидела, когда мы приехали в Венецию.— Когда это было?— Два года назад.— Ну и?— Она живет в этой квартире круглый год, когда нас нет. — Она торопливо поправилась: — То есть не было.— Ее имя?— Хильда Бреддес.— Она не итальянка?— Нет. Бельгийка.Он сделал помету в блокноте.— Давно вы с маэстро женаты?— Два года. Мы встретились в Берлине, где я работала.— При каких обстоятельствах?— Он дирижировал «Тристаном». Я пошла за кулисы к моим друзьям, которые оказались и его друзьями. А после спектакля мы все вместе пошли ужинать.— Как долго вы были знакомы до свадьбы?— С полгода. — Она снова принялась затачивать кончик сигареты.— Вы говорите, что работали в Берлине, при том что вы венгерка.Она никак не отреагировала, и он спросил:— Разве не так?— Да нет, родом я и правда из Венгрии, но давно уже гражданка Германии. Мой первый муж, о чем вас наверняка уже проинформировали, был немец, и я приняла его гражданство, когда мы после свадьбы переехали в Германию.Она раздавила окурок и посмотрела на Брунетти, словно давая понять, что отныне все ее внимание целиком отдано его вопросам. Он удивился, почему она решила целиком сосредоточиться именно на этих фактах, ставших с сегодняшнего дня общеизвестными. Все ее ответы насчет обоих браков были правдивы — он знал это благодаря Паоле, безнадежно подсевшей на бульварную прессу, — именно она загрузила его сегодня всеми подробностями.— Но это несколько необычно, правда? — спросил он.— Что необычно?— Что вам разрешили переехать в Германию и принять немецкое гражданство.На что она улыбнулась, но, как ему показалось, невесело.— Не так уж и необычно, как вам тут, на Западе, кажется.Что это— насмешка?— Я была замужем за немцем. Его контракт в Венгрии истек, ему надо было возвращаться на родину. Я обратилась за разрешением уехать вместе с мужем, и мне его дали. Даже при старом правительстве дикарями мы не были. Семья для венгров— очень большая ценность, — произнесла она таким тоном, словно для итальянцев эта ценность — из самых последних. Во всяком случае, так показалось Брунетти.— Он отец вашего ребенка? Вопрос ее явно всполошил.— Кто?— Ваш первый муж.— Да. — Она достала следующую сигарету.— Он по-прежнему живет в Германии? — спросил Брунетти, зажигая ей сигарету, при том что прекрасно знал, что человек этот преподает в Гейдельбергском университете.—Да.— А правда ли, что до брака с маэстро вы были врачом?— Комиссар, — произнесла она голосом, глухим от ярости, которую не особенно пыталась сдержать или замаскировать. — Я по-прежнему врач и всегда им останусь. В настоящее время у меня нет практики, но уверяю вас, тем не менее я врач.— Виноват, доктор.—Он ив самом деле ощущал собственную вину и глупость. И поспешил сменить тему: — А ваша дочь, она живет тут, с вами?Он заметил, как она непроизвольно потянулась за сигаретной пачкой, спокойно смотрел, как она, шаря по столу, наткнулась рукой на горящую сигарету, подняла ее и затянулась.— Нет, она живет в Мюнхене у дедушки с бабушкой. Ей было бы трудно учиться в итальянской школе, и мы решили, что лучше ей ходить в мюнхенскую школу.— Она живет у родителей вашего первого мужа?—Да.— Сколько ей, вашей дочке?— Тринадцать.Ровесница его собственной дочери, Кьяры. Он представил себе, каково ей было бы ходить в школу в чужой стране. Нет, это и правда было бы жестоко.— Не собираетесь снова заняться врачебной практикой?Она задумалась.— Не знаю. Может быть. Я бы хотела лечить людей. Но об этом пока что слишком рано думать.Врунетти наклонил голову в знак молчаливого согласия.— Разрешите вас спросить, синьора, и заранее простите за нескромность, но не могли бы вы сказать, есть ли у вас какие-либо соображения насчет того, как ваш супруг распорядился относительно своих финансов?— То есть — кому достанутся деньги? Вот прямота!—Да.Тут она ответила сразу.— Я знаю только то, что Хельмут сам мне говорил. У нас с ним не было никакого контракта, никаких письменных обязательств — знаете, как теперь пишут, когда женятся. — В ее голосе слышалось презрение. — Как я понимаю, наследников пятеро.— А именно?— Его дети от прежних браков. У него один ребенок от первого и трое от второго. И я.— А ваша дочь?— Нет, — поспешно ответила она. — Только родные дети.Что ж, вполне естественно — человек оставляет собственные деньги своим кровным детям.— Какова, по-вашему, общая сумма?— Думаю, денег очень много. Но его агент или поверенный скажет вам куда точнее.Странно, ему показалось, что она и правда не знает. И еще страннее — что ее это не очень-то и волнует. Признаки усталости, замеченные им, когда он только вошел, за время их беседы стали явственнее. Прямые плечи поникли, а от носа к углам губ протянулись морщинки.— У меня осталось совсем немножко вопросов, — сказал он.— Не хотите выпить? — предложила она с холодной любезностью.— Нет, благодарю вас. Я прямо сейчас задам эти вопросы и оставлю вас в покое.Она устало кивнула, словно знала, что ради этих вопросов он и пришел.— Синьора, я бы хотел чуть подробнее остановиться на ваших отношениях с мужем, — произнес он, глядя, как на ее лице проступает отчужденность и готовность защищаться. — Ведь между вами была существенная разница в возрасте?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78