А мужчины, господи, а мужчины! Боже милостивый, кто их одевает? Как по-твоему, чем они питаются— пластмассой?Что бы ни думал на этот счет Брунетти, шансов ответить у него уже не было, потому что снова появилась Антония и спросила, что они предпочитают на десерт— фрукты или торт. Оба довольно нервно заявили, что воздержатся от десерта и предпочли бы кофе. Синьора с крайним неодобрением стала убирать со стола.— Но возвращаясь к твоему вопросу, — продолжил свою речь Падовани, когда Антония удалилась, — скажу, что хоть я и не знаю, откуда эти денежки берутся, но, похоже, конца им нет. Этот ее дядюшка щедро отстегивал деньги направо и налево—в больницы, благотворительные фонды, и она делает то же самое, хотя большую часть жертвует на реставрацию памятников.— Может, этим и объясняется помощь «Лючио»?— Наверняка.— А что известно насчет ее личной жизни?Падовани покосился на него— давно уже отметив про себя, что все это не имеет непосредственного отношения к расследованию смерти Веллауэра. Что не мешало ему продолжать выкладывать все, что ему было известно. В конце концов, главная прелесть сплетни— в ее неисчерпаемости.— Очень немногое. Вернее, точно известно очень немного. Похоже, ориентация эта была у нее всегда, но о ее личной жизни до приезда сюда никто ничего не знает.— А давно она приехала?— Лет семь назад. То бишь постоянно поселилась в этой самой квартире. Но она много лет жила тут в детстве— вместе с дядюшкой.— Тогда понятно, что она так шпарит по-венециански.Падовани рассмеялся.— Правда, странно, когда чужие вдруг говорят по-нашему?Тут появилась Антония с кофе и двумя рюмочками граппы— как она выразилась, ресторан угощает. Хотя ни тому, ни другому уже не хотелось этой огненной воды, оба сделали вид, что пригубили—и принялись нахваливать ее качество. Синьора удалилась с недоверчивым видом, и Брунетти заметил, как, прежде чем скрыться за кухонной дверью, она снова посмотрела на них— видимо, подозревая, что они могут вылить траппу себе в туфли.— Так что еще известно о ее личной жизни? — повторил свой вопрос заинтригованный Брунетти.— Думаю, она ее тщательно скрывает. У меня есть в Нью-Йорке приятель, который вместе с ней учился. В Гарварде, ясное дело. А потом в Иеле. После чего она отправилась сперва на Тайвань, а потом на материк, — в числе первых западных археологов. Году так в восемьдесят третьем— восемьдесят четвертом. Еще на Тайване написала первую книгу.— Не слишком ли юный возраст— для книги?— Пожалуй. Но специалист она великолепный.Мимо проплыла Антония, неся кофе на соседний столик. Брунетти махнул ей рукой и изобразил в воздухе, как выписывает счет. Она кивнула.— Надеюсь, кое-что из этого тебе поможет, — серьезно произнес Падовани.— И я надеюсь, — отозвался Брунетти, не желая признаваться, что вряд ли, что его просто очень заинтересовали две эти женщины.— Если я как-нибудь еще смогу быть полезен, звони, не стесняйся, — сказал Падовани и добавил: — Можно будет снова сюда заскочить. Только придется тебе привести с собой парочку полицейских поздоровее, чтобы защитить меня от… А, синьора Антония, — произнес он без малейшего усилия, едва та приблизилась и положила счет перед Брунетти. — Все было просто замечательно, и мы надеемся, что скоро снова к вам придем.Результат этой грубой лести поразил Брунетти. Впервые за вечер на лице Антонии расцвела лучезарная улыбка, так что сделались видны две глубокие ямочки на щеках и превосходные, ослепительные зубы. Комиссар поймал себя на том, что завидует этому искусству Падовани, бесценному при допросе подозреваемых. Глава 21 Междугородный поезд медленно полз по эстакаде, соединяющей Венецию с материком, и слева уже приближался индустриальный кошмар Маргеры. И, как человек не в силах удержаться, чтобы не бередить больной зуб, Брунетти не мог отвести взгляда от этого леса кранов и труб и от ядовитых смрадных облаков, плывущих над водами лагуны в сторону города, из которого он только что выехал. Вскоре после Местре зачумленный промышленный пейзаж сменился пустынными зимними полями. После опустошительной летней засухи хлеб остался на полях— и поливать слишком дорого, и жать иссохшие колосья не имело смысла.Поезд опоздал всего на десять минут, так что Брунетти спокойно успевал на встречу с доктором, чей офис помещался в одном из современных зданий недалеко от университета. Как истый венецианец, он пренебрег лифтом и поднялся на четвертый этаж по лестнице. И, открыв дверь приемной, обнаружил, что там никого нет, кроме сидящей за конторкой женщины в белом халате.— Доктор ждет вас, — сообщила она, даже не дав себе труда поинтересоваться, кто он такой. Неужели и так видно? Все-таки удивительно!Доктор Трепонти оказался невысоким опрятным мужчиной с небольшой черной бородкой и с карими глазами, казавшимися больше из-за толстых стекол очков. У него были круглые, как у бурундука, щечки и объемистый животик, как у кенгуру. Он не улыбнулся Брунетти, зато протянул ему руку. Указав на кресло возле стола, он дождался, пока тот сядет, и только потом позволил себе сесть и спросить:— Что именно вы хотели бы узнать?Достав из внутреннего кармана пиджака фотокарточку дирижера, Брунетти протянул ее доктору:— Скажите, не этот мужчина к вам приходил? Тот австриец, о котором вы говорили?Доктор взял снимок, взглянул на него и протянул обратно.— Да, это он.— А зачем он приходил к вам, доктор?— Уж не собираетесь ли вы сообщить мне, кто он на самом деле? Неужели тут замешана полиция и он вовсе не Хильмар Дойер?Брунетти поразился про себя, как можно ухитриться жить в Италии и до сих пор ничего не знать о смерти маэстро, но вслух сказал лишь:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78