Был и бинокль туда же приобщен
248 И с репетиром золотой Нортон.

XXXII

Тебе в могилу тихую привет,
Мой старый друг, я, старец, посылаю.
Ты был у нас деканом много лет,
К тебе, бывало, еду и читаю
Я грешные стихи, пускаясь в свет,
И за полночь мы за стаканом чаю
Сидим, вникаем в римского певца...
256 Тебя любил и чтил я как отца!

XXXIII

Зачем всю дрянь к наставнику я вез?
Но лишь вошел, он крикнул мне: "Что с вами?"
Я объяснил, как мог, повеся нос,
И вдруг, как мальчик, залился следами.
Меня он обнял и почти донес
До кресла. Сам он с влажными глазами
И с кроткой речью, полною любви,
264 Стал унимать рыдания мои.

XXXIV

- "Спасти ее!" - я только мог твердить.
"Спасти-то нужно вас; расстроить эту
Безумную попытку. Заложить
Немедленно я прикажу карету...
Инспектора вас в карцер посадить
Я попрошу на месяц по секрету.
Когда своей не жаль вам головы,
272 То хоть ее-то не губите вы".

XXXV

Давно стою, волнуясь, на часах,
И смотрит ярко месяц с тверди синей,
Спит монастырский двор в его лучах,
С церковных крыш блестит колючий иней.
Удастся ли ей вырваться-то? Ах!
И олуха такого быть рабыней!
На колокольне ровно восемь бьет;
280 Вот заскрипел слегка снежок... Идет!

XXXVI

Откинула покров она с чела
И месяц светом лик ей обдал чистый.
Уже моих колен ее пола
Касается своей волной пушистой,
И на плечо ко мне она легла.
И разом круг объял меня душистый;
И молодость, и дрожь, и красота,
288 И в поцелуе замерли уста.

XXXVII

И я ворвался в этот мир цветов.
Волшебный мир живых благоуханий,
Горячих слез и уст, речей без слов,
Мир счастия и пылких упований,
Где как во сне таинственный покров
От нас скрывает всю юдоль терзаний.
Нельзя душой и блекнуть, и цвести, -
296 Я в этот миг не мог сказать "прости".

XXXVIII

А вам не жаль? Чего? спросить бы надо:
Что был я глуп, или что стал умней?
Какая же за это мне награда?
Бывало, точно, и не спишь ночей,
Но сладок был и самый кубок яда.
Зато теперь, чем дальше, тем горчей,
Все те же рельсы и машина та же,
304 И мчит тебя, как чемодан в багаже.

XXXIX

Дня через два хозяйка за столом
Вдруг говорит: "А наши молодые
Уехали - и старики вдвоем
Остались. Он сказал, что там большие
В деревне хлопоты у них. Кругом
Падеж скота, и есть дела другие.
А вы чем сыты, молодой народ,
312 Что капельки вы не берете в рот?"

XL

Затем, затем - настал конец. А вы
Простите, если сказка надоела.
Я скоро сам уехал из Москвы,
И мне писали: Лиза овдовела.
Поздней искал я милостей вдовы,
Но свидеться она не захотела.
Болтали: там... какой-то генерал...
320 А может быть, кто говорил - соврал.



ВЫПУСК ТРЕТИЙ

Предисловие

Pro captu lectoris habent sua
fata libelli.

Terentianus Maurus
(Грамматик III в. по P. Xp.)

По разуменью чтеца свои
судьбы есть у книжек.

Появление от времени до времени за последние годы небольших сборников
наших стихотворений, вроде находящегося перед глазами читателя, придает всей
нашей стихотворной деятельности совершенно нежелательный для нас оттенок.
Издали может показаться, что к подобным изданиям побуждает нас
преувеличенное понятие о значительности наших стихотворений. Поневоле
приходится подвести благосклонного читателя поближе к делу и дать ему
возможность убедиться, что такой оттенок не только лишь издали кажущийся, но
прямо противоположный действительному.
Конечно, никто не предположит, чтобы в отличие от всех людей мы одни не
чувствовали, с одной стороны, неизбежной тягости будничной жизни, а с
другой, тех периодических веяний нелепостей, которые действительно способны
исполнить всякого практического деятеля гражданскою скорбью. Но эта скорбь
никак не могла вдохновить нас. Напротив, эти-то жизненные тяготы и
заставляли нас в течение пятидесяти лет по временам отворачиваться от них и
пробивать будничный лед, чтобы хотя на мгновение вздохнуть чистым и
свободным воздухом поэзии. Однако мы очень хорошо понимали, что, во-первых,
нельзя постоянно жить в такой возбудительной атмосфере, а во-вторых, что
навязчиво призывать в нее всех и каждого и неблагоразумно, и смешно. Как
мало мы заботились о подобном призыве, явно из того, что мы до последних лет
предоставляли нашим литературным друзьям заботиться о сохранении и
группировке наших произведений. Так, все написанные стихотворения, вошедшие
в "Лирический Пантеон" и в издание 1850 г., собраны и сгруппированы рукою
Аполлона Григорьева, которому принадлежат и самые заглавия отделов; так
сборник 1856 года, появившийся в Петербурге во время нашего отсутствия,
переправлен нами по настоятельному требованию целого круга друзей, под
руководством И. С. Тургенева, которому принадлежит и небольшое предисловие к
этому изданию. С той поры музе нашей пришлось переживать тяжелые времена,
чем она, мимоходом сказать, огорчалась тем менее, что бдительные очи
любезных пестунов не покидают ее и по настоящее время. Эти пестуны и поныне
выбирают достойное, по их мнению, печати и побуждают нас от времени до
времени знакомить благосклонных читателей с нашими последними
стихотворениями. Друзья наши знают, что многое, невзирая на полученное
одобрение, было нами окончательно забраковано, но что не было примера, чтобы
мы навязали сборнику что-либо не одобренное знатоками дела. Такое отношение
к собственным произведениям привело к совершенной утрате тех стихотворений,
которые в течение многих лет случайно ускользнули от рук наших друзей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95