имелась хронологическая история
папства, история фирм, адвокатских контор, издательств, гостиниц,
кинотеатров, ресторанов, косметических салонов и прочее, и прочее, где его
прежде всего интересовали персоналии: основатели, владельцы, наследники.
Он объездил города и городишки, облазил сотни чердаков, перелопатил на них
хлам, хранившийся в сундуках и позабытый хозяевами и их родней после
кончины стариков. Как на службу, ходил на барахолки, в их книжные ряды. И
каждый раз приволакивал либо книги, либо комплекты пожелтевших старых
газет. Интерес его, правда, ограничивался двумя регионами - Галиция и
Волынь. Все это систематизировалось, расставлялось на стеллажах, газеты
переплетались в фолианты по годам. Богдан Григорьевич без труда мог дать,
скажем, такую справку: кто был председателем дворянского собрания в
столице Волыни - Житомире в таком-то году, или какой полк стоял там в это
время и кто им командовал; кому во Львове принадлежала такая-то фабрика,
кто ее основал; когда и кем в Ровно был построен мукомольный завод.
Имелись у него и газеты десятков организаций украинской эмиграции в США,
Канаде, Латинской Америке, Европе. Особый интерес в этих изданиях
представлял для него раздел рекламы и объявлений, где указывалось, кто
умер и где похоронен, кто куда переехал, кто, покинув Европу, переселился
за океан или наоборот, какие проходили вечера и собрания разных украинских
землячеств и политических групп, кто выступал на них. Он вписывал сотни
фамилий в специально заведенные карточки.
Полвека Богдан Григорьевич занимался подобным собирательством. По
всем этим изданиям за пятьдесят лет он составил картотеку, в ней можно
было найти тысячи родословных, генеалогических карт, проследить
передвижения во времени и пространстве сотен и сотен людей, узнать, кто
обанкротился, а кто разбогател, поскольку в прежние годы газеты,
справочники, разного толка ежегодники давали подобную информацию о людях,
мало-мальски находившихся на поверхности.
Если кто-то и посмеивался над увлечением Богдана Григорьевича, то,
видимо, не знал, как часто к нему за справкой обращались историки,
литераторы, юристы, архивариусы...

5
В 1951 году, получив дипломы, они на прощальном вечере в честь
окончания университета поклялись каждые пять лет, первого мая, собираться
и отмечать это событие. От пятиле тия к пятилетию съезжалось все меньше
давних выпускников юрфака: кто-то не мог по семейным обстоятельствам,
кто-то по служебным, по состоянию здоровья, начала гулять по их рядам и
смерть со своей гребенкой, вычесывая то одного, то другого, напоминая, что
время движется в одном направлении.
А этот раз решили собраться на год раньше, и не первого, а девятого
мая, поскольку можно было совместить с тридцатипятилетием Победы - среди
них было много фронтовиков. Обычно заказывали малый банкетный зал в
"Интуристе", непременно приглашали двух-трех любимых преподавателей, среди
которых всегда оказывался Богдан Григорьевич Шиманович. Из женщин
допускались только сокурсницы, иногда они являлись и чьими-то женами. Эти
посиделки вносили нервозность в жизнь администрации ресторана и официантов
- ведь бывшие студенты стали за минувшие тридцать лет прокурорами и
следователями, работниками обкома парии и важными милицейскими да
судейскими чинами, сотрудниками облюста и адвокатами.
Если бы в этот вечер кто-нибудь грозно-предостерегающе, прорвавшись
сквозь шум голосов, объявил что один из присутствующих будет вскоре убит,
они бы все дружно ответили смехом на такое пророчество, - так нелепо оно
прозвучало бы в разгул застолья, когда жизнь радовала встречей, обилием
хорошей еды и выпивкой на все вкусы. Но так уж устроен человек - он не
верит в свою смерть, хотя даже самый последний дурак знает, что она
неминуема...
Стол накрыли, как и четыре года назад, на тридцать две персоны,
однако прибыло только двадцать четыре человека, не хватало в основном тех,
кому добираться из дальних городов и всей страны, и тех, кто жил поближе,
да служил уже повыше. О последних, пренебрегших, беспечально-иронично, а
то и с жалостью к ним подумали: "Бог с ними, была бы честь... Мы-то
переживем, обойдемся..."
Тамадой, как всегда, был Михаил Михайлович Щерба, которого все по
старой памяти звали просто Миня, как некогда в студенческие годы. Высокий,
толстый, с кустиками рыжих волос в ушах, прокурор следственного управления
областной прокуратуры Михаил Михайлович Щерба держал застолье в узде
каких-нибудь сорок минут, затем, после первых рюмок, тостов, прожеванных
наспех салатов, шпротин, колбасы и прочей закуски, начиналась анархия.
Снимались пиджаки и галстуки, закатывались рукава сорочек, вспоминались
те, кто отсутствовал. Пир разгорался. Ножи и вилки уже были перепутаны.
Стоял галдеж, смех, раздавались выкрики: "Нет, вы послушайте, да дайте же
досказать!.." Но никто до конца не мог высказаться. Смахнув со скатерти
щелчком зеленую горошину, выпавшую из чье-то тарелки с салатом "Оливье",
Михаил Михайлович поднялся, громко постучал по горлышку пустой бутылки,
призывая к послушанию, и крикнул:
- Граждане, минуточку! Аня, помолчи! - и втиснувшись в краткую паузу,
спросил: - Кто знает, почему не пришел Юрка Кухарь? Обещал ведь!
- Жена отговорила! Он же теперь начальство, председатель Облсофпрома!
- громко напомнил кто-то.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75