Тир знал, что Шаграт умеет стрелять из арбалета, знал, что стрелять из арбалета умеют Риттер и Мал, но к тому, что стрелять из арбалета умеет Падре, он оказался не готов.
– Этому в семинарии учат? – уточнил он почти серьезно, потому что от нравов и обычаев Саэти привык ожидать чего угодно.
– Я в армии служил, – благодушно объяснил Падре. – С четырнадцати лет и до семнадцати. А в семинарии вообще не учился, меня в монастыре рукоположили, когда девятнадцать исполнилось.
Сейчас ему было двадцать. И армейских навыков Падре еще не утратил.
– Как тебя из армии в монастырь-то занесло? – безнадежно спросил Тир.
– Душевная склонность, Суслик. Тяга к мирной жизни, утешению страждущих и наставлению заблудших. К тому же я законнорожденный, без порока на теле, незазорный в поведении своем и супружестве, что большая редкость в наши суровые времена.
Риттер, случившийся рядом, издал неопределенное скептическое междометие, но не уточнил, к которому из перечисленных тезисов относился скепсис.
А Падре не шутил. Был серьезен и отвечал честно. И Тир не стал спрашивать, как же его из священников занесло в пилоты. Это он понимал без объяснений. Небо есть небо, от него, как от себя самого, деться некуда, хоть в монастырь попади, хоть в преисподнюю.

ГЛАВА 10

Ярость цепная рвется смертью из рук стрелка.
Ив де Гри



П-ов Аллакултак. Измит. Месяц сарриэ

До места все, кроме Тира и Казимира, добирались своим ходом.
Болиды не были созданы для дальних перелетов, и к отдаленным целям пилоты вместе с машинами добирались на авианесущих шлиссдарках. В пилотском кресле, пусть и удобном, устаешь меньше чем за десять часов, а от Рогера до Кунгейже, самого южного города Измита, было почти двое суток полета.
И все же добирались своим ходом. Потому что группа болидов в цветах Геллета, удалившись от Геллета, привлекала ненужное внимание. Даже отправься они на разных шлиссдарках, те люди, которые ожидали действий от Эрика, заметили бы и сосчитали подозрительные машины.
Перекрасить болиды? Нет. До такой низости в Саэти еще не додумались.
Так что шли над облаками, без посадок. Спали по очереди, прямо в машине, которую три других болида, окружив с трех сторон, тянули-толкали вперед.
Стая могла себе это позволить. Стая не уставала в небе. А если и уставала, то гораздо меньше, чем на земле.
А Тир путешествовал на шлиссдарке. Вместе с Казимиром.

Они изображали отпускников. Роль, в которую Тир погрузился всем существом, как в любую другую. А Казимир, тот еще и удовольствие получал от осознания того, что обязан быть раздолбаем и выполняет при этом задание государственной важности.
На шлиссдарке Тир мог не быть собой, не быть Черным, не светиться перед глазами разыскивающих его раиминов.
Он и не был. И не светился.
Добирались почти так же, как пять лет назад летели из Измита в Лонгви. Через Арксвем, столицу Акигардама. Через Нокес, город на юго-западе Альбии. Через Эрниди в Измите. Только на сей раз во всех трех городах сходили с корабля, день-другой посвящали знакомству с местными достопримечательностями – театр, кабак, бордель – и пересаживались на другой шлиссдарк.
Личина была безупречна. Без нее Тир остервенел бы еще в Арксвеме, бросил Казимира, взял Блудницу и умчался на юг, догонять Стаю. А так ничего. Считал, что он в отпуске. В Нокесе догадался вместо кабака отправиться в игорный зал, Казимир потащился за ним и в очередной раз был поражен в самое сердце.
Да, Тиру везло в картах. С учетом того, что любви у него не было и быть не могло, в картах ему везло вдвойне. А он ведь еще и играть умел. А гвардеец, которого он изображал – синтетическая личность, малоприятная, надо заметить, – играть не только умел, но и любил.
– Эрик не прав, – сказал Казимир, когда они поднялись на борт третьего по счету шлиссдарка, – ты не пресуществляешь свинец в золото. Ты пресуществляешь в золото все что угодно. Поделись удачей.
– Поделись породой, – ответил Тир. – Каждому свое, Цыпа.
Пассажиры шлиссдарка с большим интересом пронаблюдали неожиданно возникшую потасовку. Два северянина, явно с утра пораньше принявшие на грудь, подрались между собой, и тот, что побольше, надавал подзатыльников тому, что поменьше. После чего оба, страшно довольные, уселись прямо на палубе, рядом со своими болидами и затеяли играть в карты.
Северяне все до одного – дикари и язычники, это в Альбии знал любой. Но дикари бывают так забавны.

В Кунгейже оба геллетских болида стартовали прямо с палубы идущего на посадку шлиссдарка и понеслись на юго-восток. Мимо города, вдоль побережья, между морем и прибрежными скалами. Их было двое, и Казимир не заметил, когда их стало шестеро. Вот только что машина Тира неслась впереди, а вот уже пять болидов мчатся над водой. Такие же бело-зеленые, как бьющиеся о камни волны.
Тир вывернулся из строя, знаками приказал Казимиру переходить в свободный полет. И вернулся к своим.
Они приветствовали друг друга – Стая, любимцы неба, – они крутили кульбиты, толкали друг друга таранами, делали стойки, ныряли в море и вырывались обратно в небо в сверкающих на солнце брызгах.
Казимир почти сразу перестал их различать, ультрамариново-синие ауры слились во вращающуюся сферу, и лишь изредка в беспорядочной круговерти угадывался болид, отмеченный на носу, у тарана багряно-золотой вспышкой. Тир нарисовал на фюзеляже прекрасную и невинную девочку с кубком в руках, и Казимира бросало в дрожь, когда он, перед полетами, проходил рядом с этой машиной. Непонятно почему, но красота и невинность Блудницы казались ему ужасней самого низкого порока.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129