– Деньги же общие, – объяснил Пелос. – Всей аррой скидывались.
– Я хочу хороший инструмент, – Мирон покачал футляром со скрипкой, – лучший, какой можно купить в «Нотах». Эту мы, понятно, попробуем оставить там, но я сомневаюсь, что ее возьмут. Разве что на дрова.
– Я так и не понял, что тебя не устраивает.
– Да все, – сказал Мирон.
– Последние два выступления… – Пелос закатил глаза.
– Последние два позорища, – поправила его флейтистка Ири. – Тир, это было так, как будто мы играем вместе в первый раз в жизни. И в последний, – добавила она, подумав. – Потому что порядочные люди такой опыт не повторяют.
– Ну-ка, дай сюда. – Тир требовательно протянул руку к скрипичному футляру.
– Зачем? – спросил Мирон, но отдал футляр без возражений.

Казимир, вывернувший из-за угла, без интереса наблюдал сцену у парадного.
«Тир и люди» – картина маслом.
Все как всегда. Окружили и в рот заглядывают, вели он им сейчас сплясать – спляшут, еще и подыграют сами себе. Интересно, как этот недомерок умудряется создавать впечатление, будто он выше всех на голову?
Насчет «недомерка», правда, Казимир думал не всерьез. Рост не главное, главное – умение себя подать.
Его заметили не сразу. Но, когда заметили, поприветствовали с искренней теплотой, позвали пойти в «Семь нот», а оттуда – на квартиру к Мирону, обмыть покупку нового инструмента.
Тир, тот Казимира проигнорировал, он достал из футляра скрипку и рассматривал ее с внимательностью коллекционера или реставратора.
Нормальная лонгвийская скрипка – копия эльфийской, с длинной шейкой, без подбородника, с большим, чем у ниторэйских или эстремадских, натяжением струн… Казимир мно-ого знал о скрипках. Равно как о гитарах, виолончелях, разнообразных барабанах и прочих флейтах. Пообщайся-ка со «скелетами» хотя бы раз в неделю, поневоле станешь специалистом.
Положив скрипку на плечо, Тир нахмурился и провел по струнам смычком, сыграв простенькую гамму. Хороший чистый звук. Что ему не нравится?
– Что ему не нравится? – спросил Казимир в пространство.
– Не ему, – сказала Лика. – Мирону. И нам тоже.
Однако услышав первые такты знакомой с детства песенки про Вислу, поморщился и сам Казимир. Звук по-прежнему был чистым, сыграно, как по учебнику, но… Вот в том и дело, что как по учебнику.
– Мать твою, – сказал Тир, не смущаясь присутствием дам. – Мирон, ты что с ней сделал?
– Ничего я с ней не делал, – угрюмо ответил Мирон, – говорю же, дрова.
– Не ври, – попросил Тир, – не усложняй мне задачу.
Казимира передернуло от этих слов, от этого голоса. Слишком легко он представил себе Тира с чем-нибудь вроде опасной бритвы в руках. Тира, перед которым был выбор – сразу полоснуть Мирона по горлу или сначала порезать ему лицо на лохмотья. И ведь придется порезать, если Мирон… усложнит задачу.
– Модулятор эмоций, – сказал Мирон. – Я ставил на нее модулятор эмоций. Ни черта не вышло, а теперь еще и скрипка не звучит.
– Недотырок, – равнодушно уронил Тир. Подумал, вновь внимательно разглядывая скрипку, и добавил: – Криворукий. Модуляторы эмоций запрещены к применению за пределами клиники. Ты на психиатра учишься, да, Мирон? Перед тем как тебя к магическому оборудованию допустили, ты обещал, что не будешь использовать его в личных целях?
Мирон молчал, набычась.
И остальные молчали.
Казимир полюбовался диспозицией: «скелеты» неосознанно сместились ближе к Тиру, оставив Мирона в одиночестве. Стая… Тир в любом человеке может разбудить зверя. Не обязательно хищного, нет, того зверя, который сидит в душе у каждого. Непонятно только, зачем ему это? Потому что Черный? Потому что нравится ему извращать в людях человеческое?
– Наврал, стало быть, – подытожил Тир, не дождавшись ответа. – Еще и скрипку изгадил. Модулятор на пустом месте не работает, ему твои эмоции нужны.
Он снова положил скрипку на плечо. Поднял смычок…
– Кстати, в музыке модуляторы в любом случае непригодны. Не нужны потому что.
Казимир увидел – и мог поклясться, что больше не увидел никто – зрачки в глазах Тира стали вертикальными. Вспыхнули в холодной тьме далекие факелы. Ненадолго. На несколько секунд. А потом опустились длинные ресницы, и опустился на струны смычок.

Что он такое играл? Да бог весть. Наверняка эльфийская музыка, та, которая и скрипку и скрипача заставляет жить на пределе, а у тех, кто слышит ее, вынимает сердца из груди, и сердца пылают во тьме, как живые звезды.
Что он такое играл?
Казимир напомнил себе, что он дракон и что драконы не плачут.
А еще – он видел лицо Тира. И видел, что тот улыбается. Едва заметно.
Он улыбался, потому что остальные плакали. Даже Пелос. Даже смешанный с грязью Мирон.
И тогда Казимир тоже улыбнулся. Заставил себя, хотя, видит бог, это было чертовски сложно. Но сейчас, здесь, необходимо было удержать лицо. Остаться… кем? Да никем. Необходимо было по-прежнему оставаться лучшим. Лучше, чем Тир. Потому что иначе будет неправильно. Потому что иначе просто не может быть.

И, разумеется, все это, от первой до последней ноты, было враньем. Играть на скрипке Тир не умел так же, как не умел любить, так же, как не умел дружить, как не умел еще многое из того, что делал мастерски, просто-таки виртуозно.
Все, что он мог сейчас, – это скопировать однажды услышанное. А эмоции… эмоций людям своих хватает. Музыка воздействует на мозг, вот слезы и льются. Сыграй что-нибудь другое, люди развеселятся, или задумаются, или ударятся в пляс, или… снова заплачут, но уже по какому-нибудь другому поводу.
Главное – нажать на правильные кнопки. И музыка в этом плане удобна тем, что она – средство массового поражения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129