XVI. ПОКА БУДУТ ВОЛЬТЕРЫ БУДУТ И МАРАТЫ
I

Во время голосования смертного приговора Людовику в зале Конвента, как
установлено, находилось 14 подставных лиц, не являвшихся членами Конвента, и то
вопрос о смертной казни короля был решен большинством всего одного голоса.
Историк Г. Ленотр приводит следующее важное показание члена
"инсурекционной комиссии" Горэ: "По чьему распоряжению были приняты все эти
предосторожности, касающиеся голосования, мне неизвестно. В Совете об этом
никогда не было речи и я всегда думал что какая-то тайная и могущественная
партия действовала в этом случае, без ведома мэра, который на этом, совете,
однако, председательствовал". Этой тайной и могущественной партией были масоны.
В течении тридцати лет до начала масонской революции, в масонских ложах
свершалась символическая казнь французского короля Филиппа Красивого. Перед
казнью Людовик XVI сказал: "Я умираю невинным, я прощаю своим врагам, а ты,
несчастный французский народ..." Людовику не дали договорить, три палача
схватили его...
"Таким образом, — пишет Минье, — погиб тридцати девяти лет от роду, после
шестнадцати с половиною лет царствования, проведенного в искании добра, лучший
но слабейший из монархов.
...Он, может быть, единственный государь, который, не имея никаких
страстей, не имел и страсти к власти, и который соединял оба качества,
характеризующие хороших королей: страх Божий и любовь к народу".
Всякая революция, преследующая цели установления на земле совершеннейшего
общества, есть восстание в первую очередь против Бога.
Это хорошо понимают все политически реально мыслящие люди.
Бальзак, например, считал, что идейным фундаментом монархии является Бог
и религия, а республики — народ и его эгоистические интересы.
"Принципы монархии также абсолютны, как принципы республики. Я не знаю ни
одного жизнеспособного государственного устройства, кроме двух этих образов
правления. Они совершенны, а вне этих форм, без этой беспредельной дилеммы: или
народ, или Бог, — все неопределенно, неполно, заурядно. Власть может исходить
или сверху, или снизу. Желание извлечь ее из середины подобно желанию заставить
людей ползать на животе, вести их с помощью грубейшего из интересов, с помощью
индивидуализма. Христианство это совершенная система противодействия извращенным
стремлениям человека, а абсолютизм — совершенная система подавления разнородных
интересов общества".
Дальше Бальзак заявляет:
"Заявляю во всеуслышание: Бога я предпочитаю народу." (39)

II

Низменный смысл большинства революций хорошо вскрывается фразой,
сказанной будто бы одним якобинцем:
"Будь равен со мной или я убью тебя."
А ведь хотят быть равными не в достоинствах, а в пороках, зовут не вверх,
а вниз.
"Революционное правление есть деспотизм свободы против тирании", —
говорил Робеспьер. То есть революция есть замена мнимой тирании реальным
ужасающим деспотизмом революции.
"Смерть сделалась единственным средством правления республики, —
свидетельствует Минье, — свидетельницей ежедневных и систематических убийств".
"Не следует забывать, что в революции двигателями людей являются две
склонности: преданность идеям и жажда господства. Сначала члены Комитета
стремились дружно к торжеству своих демократических идей, затем они вступили в
борьбу за обладание властью".
Конвент, — как верно определяет В. Гюго в "93 годе", — был "Эпическое
скопище антагонизмов".
Гильотэн ненавидел Давида, Базир — Шабо, Гиде — Сен-Жюста, Вернье —
Дантона, Лубо — Робеспьера, и все ненавидели Марата.
"Водворив республику, первым делом партий было напасть друг на друга".
"Нет такой безумной мысли, которая не могла бы зарониться в человеческую
голову и, что еще хуже, не могла бы хоть на минуту осуществиться. У Марата таких
мыслей было несколько. Революция имела врагов, а по мнению Марата, для того,
чтобы она могла продолжаться, врагов у нее не должно быть вовсе. Усвоив себе эту
мысль, он считал вполне естественным уничтожение врагов и назначение диктатора,
все обязанности которого ограничивались бы произнесением смертных приговоров; он
с циничной жестокостью громко проповедовал эти меры, столько же пренебрегая
приличиями, сколько и жизнью людей, и презирая, как слабоумных, всех тех,
которые находили его планы ужасными, а не глубокомысленными, как бы ему
хотелось. У революции были деятели такие же кровожадные, как и он, но ни один из
них не пользовался таким пагубным влиянием на современников. Он развратил уже и
без того шаткую нравственность партий: его идеи истребления целых масс и
диктатура — были осуществлены впоследствии Комитетом общественного спасения и
комиссарами его." (40)
"Когда общество бывает потрясено революцией, — как верно отмечает Минье,
— торжество остается на стороне тех, кто смелее: мудрые и непреклонные
реформаторы уступают место реформаторам крайним и непреклонным. Дети борьбы, они
хотят держаться его: одной рукой они борются для того, чтобы отстоять свое
господство, другою они основывают систему, чтобы его упрочить: они убивают во
имя самосохранения, во имя своей доктрины; добродетель, человечество, народное
благо, все, что есть святого на земле, становится для них предлогом, которым они
оправдывают свои злодейства, защищают свою диктатуру. До тех пор пока они не
истощатся и не падут, все гибнут без разбора и противники и приверженцы реформ:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37