В магазине пахло углем для печи, большой собакой, многолетней заброшенностью и покрывающей все пылью.
– Что я могу купить для вашего кота? – спросила она.
– Ну, это не так просто, потому, что он слепой и не может играть с большинством игрушек.
Она спросила, есть ли в продаже мяч с бубенчиком внутри. Старик принес. Мяч был такого же ветхого вида, как и пес. У меня не хватило мужества сказать Марис, что у Орландо уже есть такой и он терпеть его не может. Гоняться за погремушкой было ниже его достоинства.
После этого мы пошли пообедать и через окно ресторана наблюдали, как небо проясняется. Это была молчаливая трапеза – то ли из-за насыщенности утра, то ли оттого, что в череде событий Марис потеряла ко всему интерес. Возможно, в этом была моя вина, и к тому же я постоянно упускал из виду, что только вчера ее пытались убить.
– Знаете, что мне понравилось в том зоомагазине?
– А вам понравилось? Я думал, с этим «счастливым местом» я дал маху.
– Вовсе нет, Уокер. Мне понравилось, как они относятся к своему псу – как к другу, а не как к собаке. Держу пари, у них нет детей. Собаки – это дети, которых мы всегда хотели. Они полностью преданы тебе и хотят жить с тобой до смерти. В отличие от детей, которые ждут – не дождутся, чтобы смыться, как только вырастут и больше не будут в вас нуждаться… Знаете, что я делала последние лет пять? Ежедневно писала письма своей дочери, хотя она еще не родилась. Чтобы она знала, когда вырастет, какой была я. Думаю, это важнее всего. Дети должны знать, кто такие их родители и какими они были раньше.
– И когда бы вы дали ей прочесть их?
– Лет в шестнадцать или семнадцать. Когда будет достаточно взрослой, чтобы понять, что я говорила.
– Вы без ума от детей, да? Как же это вышло, что у вас их никогда не было?
– Потому что так и не встретила человека, которого бы полюбила достаточно сильно, чтобы захотеть этого с ним. Мне все равно, поженились бы мы или нет, или даже пускай вскоре разбежались бы. Важно лишь, чтобы в то время, как мы решили завести детей, мы были бы настолько поглощены друг другом, чтобы это казалось абсолютно естественным.
Она посмотрела в окно и пригладила свою новую стрижку.
– Я совсем разболталась, да?
– Мне нравится.
– Не могу сказать, хорошо это или плохо. Обычно проходит много времени, прежде чем я могу вот так говорить с мужчиной. Особенно, с которым только что познакомилась. Но возможно, мы не только что познакомились? Однажды ко мне кто-то подошел и сказал: «Не вы ли, случайно, были моей женой в прошлом воплощении?» Это был лучший способ знакомиться из всех, что я слышала.
– И что стало с тем человеком? Она спокойно посмотрела на меня.
– Это был Люк. Тот самый, который… вчера меня ударил.
– До вершины четыреста ступеней, Марис; а может быть, еще больше. Потом нам придется пройти еще пятнадцать минут. Вы уверены, что хотите? Для меня это действительно неважно. Честное слово. Мы стояли у подножия лестницы в Тринадцатом округе. Справа от нас был Лайнцер-Тиргартен, охотничье угодье императора Франца-Иосифа из династии Габсбургов. Теперь это большой, красивый парк, где свободно бродят редкие звери, и если повезет, здесь можно нос к носу столкнуться с семейством кабанов. Прошло несколько недель с тех пор, как парк закрыли на зиму. Но когда Марис настояла на том, чтобы увидеть мое третье счастливое место, мы поехали в этот отдаленный уголок Вены посмотреть… на поле.
Она взглянула на лестницу, а потом на меня. И высунула язык, словно уже три или четыре раза сегодня взбиралась туда.
– Так что там, наверху, такого, что стоит подъема на четыреста ступенек?
– Будет неинтересно, если я расскажу. Вам нужно посмотреть самой.
Она спрятала язык.
– Это не Изумрудный город?
– Лучше. Я никогда никому этого не показывал. И сам хожу туда изредка: или когда совершенно счастлив, или когда мне предельно тоскливо.
– Звучит заманчиво. Пойдем. Она стала быстро подниматься по лестнице, но на полпути я услышал ее тяжелое дыхание. Наконец она остановилась и уперлась руками в бока.
– Уокер, я не в восторге от подъема на четыреста ступенек. Как это получается, что вы даже не запыхались?
– Мне доводилось заниматься альпинизмом, прежде чем я впервые полез сюда. Один из старых седых горных проводников показал мне, как нужно подниматься правильно.
– Научите меня. – Она опустила руки и кивнула на лестницу, готовая продолжить движение.
Я пошел впереди, разговаривая с ней через плечо.
– Идите медленнее, чем, как вам кажется, следует. Не делайте огромных шагов, потому что так только устанете. Шагайте медленно и размеренно, и так же дышите – медленно и размеренно.
– Звучит как медитация из «Оранжевой книги» Бхагвана.
Я обернулся и состроил ей рожу. Она протянула руку и по-дружески дернула меня за пиджак. Ощущение было такое, словно она погладила меня по руке: тот же легкий электрический удар, как бывает, когда кто-то, кто вам дорог, впервые к вам прикоснется.
Мы взбирались и взбирались. Ступени покрывал слой серо-коричневых листьев, до того мертвых, что они не производили даже легкого шуршания опавшей листвы. Все ушло из них, и они мягко стелились под ногами.
Несколько человек, которых мы встретили по дороге наверх, конечно же, сказали неизбежное «Griiss-gott!», когда мы проходили мимо. Божье приветствие. Я всегда замечал и любил эту милую примету Австрии.
Наверху лестницы Марис впервые обернулась и взглянула назад. Над вершинами деревьев Тиргар-тена виднелись мокрые крыши и дым из труб, повсюду от окон отражались солнечные зайчики, как ослепительные свидетельства присутствия Бога.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87