Он бы подошел и сказал то, о чем знаем лишь мы двое.
– Я знаю кое-что из этого, миссис Бенедикт.
– Ну и что? Вы не знаете всего. И этим отличаетесь от Морица. Разрозненные мелкие частички не составляют человека. Человек получится, только если собрать вместе их все.
Через неделю я совершил огромную ошибку. В больнице Марис становилось все лучше, и врачи уже поговаривали о том, чтобы отпустить ее домой пораньше, если и дальше она будет так же поправляться.
А на другом конце города мне становилось все хуже. Однажды ночью мне приснилось, как на рубеже веков я занимался в Вене проституцией. Казалось бы, полная бессмыслица; но, проснувшись и вспомнив, что «папа» говорил про тридцать одну мою жизнь, я понял, что это была одна из них. Сон был неистовый, чувственный, полный оперных певцов-гомосексуалистов, баронов-трансвеститов и борделей прямиком из пьес Жана Жене.
– Иди сюда, мальчик. Я купил твой вдох и выдох. Впервые в этих иных мирах, где я странствовал, я почувствовал: попался! – и был перепуган. Я никогда не ходил к проституткам, но если их мир похож на этот, всей душой им сочувствую. Здесь имели значение лишь оргазмы и прихоти. Но оргазмы случались слишком быстро (если вообще случались), а прихоти напоминали плохие декорации. Я даже не знал своего имени, потому что мужчины называли меня по-разному. Это не было унизительным: я чувствовал себя очень далеким от того, что со мной делали. Нет, страх исходил от ощущения, что я никогда не вырвусь из этого мира. Что здесь и закончится моя жизнь.
На следующее утро сразу, как только встал, я начал рыться в коробках Марис, разыскивая ее карты таро. Через час я припомнил, что она часто носила их в своей сумочке, так что, очень может быть, они у нее в больнице.
Когда я в приподнятом настроении приехал туда, она после минутного колебания согласилась мне погадать. Как мог я быть таким эгоистичным и легкомысленным? Почему не подумал, что ее проблемы могли быть вызваны моей или «папиной» магией, а не естественными причинами? И ведь столько всего еще пошло наперекосяк! Возможно, я не подумал об этом, так как хотел, чтобы врачи оказались правы: беременность, осложнения, чисто медицинская проблема, ничего сверхъестественного.
С первой же открытой карты я понял, что не следовало просить Марис погадать. Башня. Восьмерка мечей, девятка мечей, смерть. Все хорошие карты остались рубашкой кверху, все важные места заняли плохие, Я не разбираюсь в таро, но по лицу Марис понял достаточно. Когда она перевернула последнюю карту, ее рука дрожала.
– Забудем об этом. – Я стал убирать карты. Но Марис схватила меня за руку:
– Не надо! Не трогай их! Мне нужно повторить. Дай их мне, Уокер. Ну же!
– Забудем об этом.
– Дай сюда!
– Это неважно, Марис!
– Важно. Мне нужно сделать это и для себя. Как ты не понимаешь!
Я протянул ей колоду. Перетасовав карты несколько раз, она разложила их, и они легли точно так же.
– О боже! Уокер, позови врача. Кажется, у меня снова кровотечение.
Так оно и было, и на этот раз врачи спешили и торопливо переговаривались.
К счастью, дежурил доктор Шеер, и он объяснил мне, что к чему.
– Это нехорошо, мистер Истерлинг. До сих пор все шло нормально, но это кровотечение говорит о серьезных проблемах. Теперь нужно будет наблюдать внимательнее, особенно учитывая беременность. Доктор Лаурингер очень озабочен: если кровотечения будут продолжаться, она может потерять ребенка.
– Это может быть вызвано стрессом?
– Так же, как и чем-либо иным.
Я стоял на автомобильной стоянке у больницы и смотрел на небо.
– Помоги ей, ради бога. Используй все, чтобы помочь ей. Она твоя жизнь, Уокер. Она там, и она больна, а ты совсем ей не помогаешь. Думай в первую очередь о Марис. Думай о ребенке. Спаси их, и спасешься сам. Спаси их, и спасешься сам.
Дэйв Бак видом напоминал беженца из Вудстока – с длинной бородой, в американской армейской робе и солдатских сапогах. Однажды я заходил к нему домой, и единственной картинкой там был психоделический плакат «Моби Грейп».
Когда Бак не копался в чреве Национальной библиотеки, выискивая подноготную о своем анабаптисте, он разгуливал по городу. Он знал город лучше большинства венцев и часто брал меня осматривать необычные римские руины или малоизвестную барахолку близ Двадцать третьего округа, где продавались старые военные медали и армейская форма.
– Трудность с братьями Гримм в том, что о них слишком много написано. Сведения я для тебя добыл, но пришлось кучу времени просидеть в этой долбаной библиотеке, и теперь такое чувство, будто у меня вместо глаз старые фары. Прогуляемся по Рингу, и я расскажу, что откопал.
Любой путеводитель расскажет вам, что для пеших прогулок Вена – один из самых подходящих городов в мире. Улицы здесь или широкие, в три ряда, или кривые и узкие, заполненные интересными или забавными лавочками. Автомобили являются частью города, но еще не завладели им.
Зима здесь означает холод и туман. Глубокий снег выпадает редко, но дни короткие и сырые. Бак без перчаток, засунув руки под мышки и нахлобучив зеленую камуфляжную вязаную шапочку, стоял у Шоттентора.
– Ты, можно подумать, на маневры собрался.
– Да брось ты. Пошли, кровь разгоним.
Мы миновали университет, потом Бургтеатр и ратушу.
– Мы так и будем просто гулять или поговорим?
– Поговорим. – На ходу он вытащил из одного из многочисленных карманов диктофон. – Я пользуюсь им, когда нужна цитата из книги, которую не дают на руки. Послушай.
Он включил протяжку и до предела усилил звук. Я взял диктофон и поднес к уху.
– «Вопреки распространенному мнению, братья Гримм не собирали свои сказки, заходя к крестьянам в деревнях и записывая их рассказы на слух.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87