Глаза парившей бок о бок со мной Мириам Сент-Клауд были закрыты, как в глубочайшем трансе. Один из огоньков в моих костях – только так буду знать я ее после нашей свадьбы.
Я протянул к ней руки для последнего объятья, но в тот же самый момент в церковь вошел Старк, с винтовкой наизготовку.
Он посмотрел на людей, плавно круживших в полумраке нефа, в десяти футах над его головой, затем – на нас с Мириам, одетых огромными птицами. На его грязном, исполосованном ручейками пота лице не дрогнул ни один мускул, однако действовал он очень быстро, словно по недавно принятому решению.
Старк вскинул винтовку и выстрелил мне прямо в грудь, затем чуть сдвинул ствол и выстрелил в Мириам.
Второе за эту неделю низвержение на землю было гораздо болезненнее первого. Умирающий, я лежал перед алтарем, в груде перьев моего птичьего одеяния. Надо мной плыли, раскачиваясь и все удлиняясь, ленточки моей летучей крови.
Глава 32
Умирающий авиатор
Всю ночь я сидел, привалившись спиной к алтарю опустевшей, оставленной церкви. Скованный грузом цветов и оперения на моих плечах, я не мог пошевелиться; безвольно раскинутые, беспомощные ноги валялись передо мной словно чужие. Мириам Сент-Клауд лежала лицом кверху, близко от меня, но вне досягаемости. Ее руки и лицо не только мертвенно побледнели, но и приобрели жуткий глянец, словно источившуюся из них кровь заменили гнилостным желтым воском. Вскоре после полуночи тонкие губы Мириам широко разошлись – беззвучный упрек мне, выкрикнутый моей мертвой невестой.
Сперва, когда мы лежали бок о бок, я надеялся, что Мириам еще жива. Старковы пули пробили наши сердца, но я твердо знал, что Старк не может меня убить, – да и никто другой в этом городишке не может. Возможно, эта моя неуязвимость распространится и на Мириам. Но затем сквозь сгустившуюся тьму я обонял, как меняется ее запах, как острая пряность пота и охотничье бешенство крови блекнут, превращаясь в заурядную смертную затхлость.
Весь пол вокруг нас был усыпан осколками цветного стекла; фрагменты Христа и святых, апостолов и евангельских животных – они отражали сейчас десятки языков рвущегося в небо пламени. Сквозь распахнутые двери церкви было видно, как пылают в тихом ночном воздухе сотворенные мною джунгли; тысячи птиц, укрывшихся в ветвях баньяна, в ужасе глядели на горожан, разводивших внизу костер из мусора, чтобы сжечь их убежище дотла. Из конца в конец Шеппертона люди сдирали с крыш своих домов лианы и другие ползучие растения. Расчищая свои сады, они обливали пальмы и тамаринды бензином, слитым из брошенных автомобилей, а затем поджигали.
Всю ночь вооруженные топорами шайки бродили по городу, калеча и убивая тропический лес, в создание которого я вложил столько любви. Я слышал вопли глупышей, испуганное уханье сов, страдальческий плач оленей. Сквозь распахнутую дверь ризницы было видно, как дрожит в кровавых отсветах пламени скелет крылатого существа: казалось, что он, древний птицечеловек, извлеченный из речного обнажения, хочет вырваться из стеклянной тюрьмы своего стенда и улететь в ночь.
И всю эту ночь жгуты и волокна моей крови медленно оседали – длинные кисти, бравшие начало в моей ране, вульгарно яркие бандерильи в умирающем быке. Тяжелая, со сминающимся концом пуля попала мне в середину грудины, пробила грудь и вышла наружу сотнями осколков, каждый из которых нес частичку моего сердца.
Я все еще был жив. но не испытывал по этому поводу никакой радости, одно цепенящее отчаяние. Я знал, что силы мои исчезли, а вместе с ними и мое восхищение собой, моя гордость за то, что я – верховное божество этого крошечного царства, что я утвердил свое право входить в реальный мир, на мгновение открытый мне после моей аварийной посадки. Меня снова вырвали из воздуха – за мгновение до моего так и не состоявшегося сочетания с Мириам Сент-Клауд.
Я уже знал за собой вину во многих преступлениях, и не только против этих, даровавших мне вторую жизнь, существ, но и против себя самого, в грехах фантазии и высокомерия. Скорбя по юной, грубо низверженной с небес на землю женщине, я смотрел, как смиренно опадает моя кровь.
На рассвете в церковь ввалилась шайка сбрендивших авиаторов.
– Блейк! Глядите, да он еще жив!
– Не трогайте его!
– Позовите Старка!
Возглавляемые старым воякой с его непременной тростью, они входили по одному, а затем прижимались спинами к колоннам, в опасении, что, подойди они ближе, их может подхватить и закрутить некий бешеный вихрь. Их лица были черны от сажи, ладони до крови натерты топорищами. Они приближались ко мне робко и пугливо, эти продавцы и счетоводы, они двигались мелкими шажками, прячась за спину друг друга. Взамен нормальной, ими же вчера уничтоженной одежды они вырядились в киношное тряпье, в дикую смесь военного обмундирования, заготовленного костюмерами для авиационного боевика: древние, для открытой кабины, летные костюмы, подбитые овчиной куртки, щегольские, с подкладными плечами, кителя гражданских пилотов.
Пока эти герои глазели на меня, нервно и неуверенно замахиваясь своими топорами, появился и вышел вперед Старк – с роскошными, спадающими на плечи волосами и в аккуратной, ловко на нем сидевшей форме современного военного пилота. Он вполне сознательно играл здесь главную, далеко превосходящую его возможности роль – роль ангела смерти из фильма о воздушном армагеддоне.
Он встал среди осколков цветного стекла и направил на меня винтовку, ежесекундно готовый послать в мое сердце вторую пулю.
– Ну да, Блейк, конечно же, ты жив. Я так и знал. – Старк говорил спокойно, почти даже мирно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66