Неужели это единственное, что я могу делать, – забавлять себя? Я смотрел, как в предзакатных сумерках уходят прочь две несчастные матери. Одна из них остановилась поговорить с гулявшими у входа в банк павлинами, спросить, не встречали ли они двоих заигравшихся в облаках детей, ее дочь и сына. Да нет, где там, если я слышу в своих костях слабые отзвуки их голосов.
Последние горожане разбредались по домам. Никто из них так и не заметил моей наготы, считая само собой очевидным, что языческий бог их спального пригорода, верховный повелитель всех этих телевизоров и кухонных комбайнов и не должен быть одет иначе, нежели в порфиру своей кожи.
У моих ног валялся измазанный спермой костюм, сброшенная шкура мертвого священника, принесенная сюда, надо думать, тремя детьми, пока я выводил всех остальных на воздушную прогулку. Глядя на эти тряпки, я понимал, что никогда больше их не надену. Небрежным пинком, чтобы не нагибаться, я сбросил брюки и пиджак вниз на улицу; отныне я буду ходить только нагим, буду демонстрировать этим людям свое тело, пока наконец они его не увидят.
В коже вся моя сила. Чем больше показываю я ее воздуху и небу, тем больше надежд склонить их на свою сторону. Мне отвратительно быть наглухо запертым в этом городишке. Рано или поздно я брошу вызов невидимым силам, сославшим меня в Шеппертон, брошу против них все ресурсы своей свихнутой фантазии.
Я уже мечтал распространить свою ограниченную власть за пределы Шеппертона – на другие города долины Темзы, даже на Лондон. Я почти хотел, чтобы сюда нагрянули телеоператоры и газетные репортеры. Сумеречные джунгли омывали мою кожу золотым и зеленым сиянием, улицы вспыхнули алым оперением ибисов, рассевшихся по крышам, как причудливые фонари, в напрасном опасении, что я собьюсь в темноте с дороги. Воодушевленный новонайденной решимостью не сдаваться без боя, я осторожно ощупал свои измятые ребра. Я решил, что использую переполняющие меня силы до последнего предела, а если надо – то и самым безжалостным, извращенным образом. Как знать, может быть, тогда во мне раскроются новые, не ведомые прежде таланты, и они дадут мне свободу.
Я бродил по крыше гаража, бетонному трамплину, с которого я швырнул себя в воздух. Я решил не возвращаться более в особняк Сент-Клаудов, но основать свой дом здесь, в этом лабиринте скошенных полов.
И все же, при всем своем неукротимом желании победить, я знал, что отпущенное мне время может быть на исходе. Я помнил предостерегающее видение катастрофы. И – ненавидя этот город – все еще хотел спасти людей, спасших меня, и первой из них – Мириам Сент-Клауд. Я жалел, что ее нет со мной. Я думал о ее улыбке и запахе, травою измаранных пятках и грязных ногтях, обо всем бесконечном перечне возможностей и восторгов. Некоторым образом ключ к моей свободе находится в руках будничных, заурядных шеппертонцев. Я уже переделал их жизни, подорвал их прежние представления о браке и отцовстве, их бережливость и их гордость за хорошо исполненную работу. Но нужно было двигаться дальше, разрушить доверие между женами и мужьями, отцами и сыновьями. Я хотел, чтобы они забыли о воображаемых рубежах, разделяющих родителей и детей, биологические виды, растения и животных, живое и неживое. Я хотел разорвать путы, не подпускающие друг к другу отца и дочь, мать и сына.
Я вспомнил свои дикие попытки задушить миссис Сент-Клауд и изнасиловать маленькую слепую девочку, вспомнил молодую женщину, едва не умерщвленную мной в лондонской квартире. Эти необузданные порывы были первыми проявлениями благотворных сил, открывшихся мне в Шеппертоне. Мое школьное совокупление с землей, мои старания оживить труп, моя попытка сыграть роль Гаммельнского крысолова, отвести детей в некий близкий, рукой подать, рай – все это были смутные предчувствия тех же самых сил, сил, которыми я, в свою очередь, могу поделиться с жителями этого сонного городка.
Думая о миссис Сент-Клауд, моей приемной матери, которая разделила со мной ложе, я потрогал свои вспухшие губы. Мне хотелось, чтобы все шеппертонцы слились воедино, чтобы матери совокуплялись с сыновьями, а отцы с дочерьми, встречаясь в доме терпимости моего тела с той же бездумной радостью, как и сегодня над городом.
А самое главное – пусть они меня восхваляют, чтобы я мог черпать из их хвалы силы для бегства из этого города. Я хотел, чтобы они восхваляли мое дыхание и пот, воздух, который я хотя бы мимоходом тронул своей кожей, мою сперму и мочу, следы моих ног на земле, синяки на рту моем и груди. Я хотел, чтобы все они по очереди возложили на меня свои руки, тогда я узнаю, кто из них меня оживил. Я хотел, чтобы они привели в этот бетонный лабиринт своих детей, отдали мне своих жен и матерей.
Вспоминая сказанное отцом Уингейтом, я пришел теперь к полной уверенности, что пороки этого мира суть метафоры добродетелей мира грядущего и что лишь через самые крайние из этих метафор могу я осуществить свой побег.
Глава 29
Машина жизни
День окунался в варварский вечер.
Стоя на крыше гаража, я созерцал древесный покров, застлавший город. Заботливо ухоженные садики проросли сотнями пальм, чьи изжелта-зеленые листья накладывались друг на друга, скрывая черепицы крыш ярким тропическим заревом. Вся растительность сияла изнутри, словно солнце стало огромной линзой и весь свет, пронизывающий вселенную, сфокусировался на Шеппертоне.
Я улыбнулся в полнящийся жизнью воздух, вспоминая все неудачи своей прошлой жизни – неприятности с полицией и жалкую работу, мечты и надежды, неизбежно кончавшиеся провалом. Теперь сама природа радостно откликалась на мой зов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66