Толстые трубчатые стволы образовали надежный палисад, крепостную стену, сделавшую Шеппертон недосягаемым для автотранспорта.
Точно так же и у дороги в аэропорт, на северной окраине, где тремя днями раньше я запер себя, не дал себе выйти во внешний мир, я возвел в это утро барьер, не позволявший внешнему миру входить в Шеппертон. Мимо меня проехали на велосипедах две средних лет женщины, уборщицы какой-то из контор. Добродушно посмеиваясь, они смотрели, как я мастурбирую на проезжей части, с солнцем, терпеливо ждущим у меня за плечом. Секунды спустя, когда они оглянулись, у моих ног уже поднялась, ломая гудрон, купа высоких зубчатолистых пальм.
Возвращаясь к реке, я смотрел, как Шеппертон восстает ото сна, как распахиваются окна сияющему дню и джунглям, затопившим дворы и гаражные крыши. Детишки в пижамах перевешивались через подоконники, воплями приветствуя радужные облака тропических птиц. Молочник остановил свой фургон у ворот киностудии и тыкал пальцем в сторону гигантских папоротников и ползучих пальм, плотно укутавших павильон звукозаписи. Трое киноактеров вышли из такси и смотрели на нежданные перемены, словно попав без единой репетиции на съемку сцены в дебрях экваториальной Африки, придуманной ночью вконец сбрендившим режиссером. Когда я шествовал мимо них, они взглянули на мое нагое тело и спермой измазанные бедра без особого интереса, считая, по всей видимости, такой наряд вполне уместным для их дикарской эпопеи.
Полагая эти приготовления к зачинающемуся дню в высшей степени удовлетворительными, я, однако, ни на минуту не забывал, что они – лишь начало. Я восстановил в правах первозданный лес, однако в сплетениях этих лиан, за праздничным оперением поющих и порхающих птиц замер в ожидании мир иной, более жесткий и строгий. Я смотрел, как домохозяйки в домашних халатиках достают из почтовых ящиков букеты орхидей и улыбаются этим весточкам от неизвестных обожателей. Весь город был моим подношением их теплым со сна телам.
Но то был лишь мой первый день в должности верховного божества Шеппертона, в роли языческого бога «сабурбии», как верно назвала меня Мириам Сент-Клауд. Я услышал хриплый кашель огромных птиц и увидел, как по крыше клиники карабкается кондор. Его мощные когти вцепились в извивы шифера, как в шею поверженной жертвы. Он взглянул на меня сторожко и вопрошающе, томясь всей этой радостной суетой, ожидая, когда же пойдет отсчет настоящего времени.
Отмахнувшись от беременных ланей, я вступил в еще полный предрассветной прохлады лес. Я опустился на колени среди мертвых недавно вязов, которые теперь пробуждались к жизни, просовывали сквозь коричневую коросту коры первые несмелые побеги. Чувствуя, как солнце омывает мое нагое тело, я поклонился самому себе.
Глава 23
Мысль о летной школе
– Блейк, вы приготовили нам восхитительный день! – Миссис Сент-Клауд стояла, как и обычно, у окна своей спальни. Ее рука указывала на свет, дрожавший над приречными деревьями, на электризованный берег. – Это просто чудо, вы превратили наш Шеппертон в кинодекорацию. Целый уже час я лежал в объятьях теплого утреннего воздуха, поручив свое тело нежным заботам солнца. Мне нравилось наблюдать за миссис Сент-Клауд, возбужденной, как вожатая скаутов на особо удачном и красочном слете. Она ждала у изножья кровати, не совсем уверенная, дозволено ли ей проникнуть в окружающую меня ауру. Она была в радости и в смятении, мать не по годам развитого ребенка, чьи таланты могут устремиться в самых непредвиденных направлениях. Мне хотелось покрасоваться перед ней, извлечь для нее из воздуха чудесные, небывалые сокровища. Хотя сам я еще слабо представлял себе реальный масштаб своих возможностей, миссис Сент-Клауд в них ничуть не сомневалась, верила в них свято и истово. Вот эта уверенность во мне и была для меня сейчас самым нужным, самым важным. Я уже подумывал о том, как бы расширить свои владения и даже – возможно – бросить вызов тем незримым силам, которые одарили меня моей теперешней властью.
– Вы видели сегодня Мириам?
Я боялся, что моя нареченная могла оставить Шеппертон ради безопасности Лондона, укрыться в жилище кого-нибудь из коллег, пока здесь разыгрываются столь странные события, пока ее языческий бог куролесит среди стиральных машин и подержанных автомобилей.
– Мириам в клинике. Не беспокойтесь, Блейк, вчера она совсем не расстроилась. – Миссис Сент-Клауд говорила о своей дочери, слово о моей непутевой жене, не в меру страстно увлекшейся какой-то дурацкой религией. – Скоро она вас поймет. Я уже поняла – я и отец Уингейт.
– Я знаю. Это очень важно. – Я помахал людям с Уолтонского берега, которые пришли через заливной луг, чтобы собственными глазами увидеть чудесно преображенный Шеппертон. – Я ведь делаю все это для нее. И для вас.
– Конечно же, Блейк. – Стараясь сделать свои слова убедительнее, миссис Сент-Клауд взяла меня за плечи. Мне нравились ее сильные пальцы на моей коже. Я уже начал забывать, как мы лежали с ней на этой кровати, в ритуале моего новорождения. Я был рад, что и она, подобно всем прочим, не замечает моей наготы.
Из воды выпрыгнула меч-рыба, салютуя мне высоко вскинутым белым мечом. Река кишела рыбами, как перенаселенный океанариум. Не обращая внимания на дельфинов и тунцов, на огромные косяки карпов и форелей, отец Уингейт сидел на брезентовом стуле в окружении своего поискового инструментария. Близко подошедшие пингвины с любопытством наблюдали, как он усердно просеивает влажный песок. Здесь же были и калечные дети, они вытаскивали на сушу кусок самолетного крыла, прибитый течением к берегу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66