У нас была лишь самая общая цель – снимать диких животных.
В Фэрбенксе Крис с ходу решил попытать счастья на северных оленях. Но, направляясь в Бетлс, мы еще не знали точно, используем ли его как базу для своих вылазок, останемся ли в нем вообще или переберемся совсем в другое место.
Экспедицию в далекие дикие края обычно представляют себе чем – то вроде большой военной операции, планируемой заранее вместе с многочисленными помощниками, либо в виде сафари с проводниками, которые знают страну, знают, какое потребуется снаряжение и где следует искать животных. Проводники – и профессионалы, и просто знакомые с местными условиями люди – не раз предлагали нам свои услуги за двадцать пять долларов в день, понятия не имея, насколько близко мы должны подходить к животным (испытывая возможных кандидатов, Крис перво – наперво спрашивал: «Если б я фотографировал гризли, а он бы двинулся ко мне, с какого расстояния вы бы стали стрелять в него?»).
Они не выказывали также ни малейшего намерения делить с нами тяготы переноски багажа – если б на то пошло. Вот почему мы не могли позволить себе роскошь нанять проводников: мы отправлялись не на короткую прогулку.
Нелегко было и с получением нужной информации. Снимать диких зверей это совсем не то, что любоваться ими издалека или охотиться на них. В своих краях мы знали, где искать таких – то животных в такое-то время года. Здесь же нам нужен был человек, который знал бы местных животных так же хорошо, как Крис знал животных, обитающих в горах Олимпик или Скалистых горах.
Следует сказать, что Аляска представляет собой несколько совершенно отличных одна от другой местностей. Экипировка, годная для одной местности, не годится для другой. У нас было наше старое излюбленное снаряжение для дождливого и засушливого климата, оно отлично служило нам весь прошлый год, пока мы снимали животных в умеренном поясе Аляски – в Национальном парке Катмай, на полуострове Кенай и в Национальном парке Мак-Кинли. Однако снаряжения для холодного климата у нас не было, и мы не успели им обзавестись, настолько неожиданно Крис решил отправиться снимать карибу.
Впрочем, начиналась весна и скоро должно было потеплеть.
Даже с воздушным транспортом обстояло не так просто, как могло показаться с первого взгляда. При плохой погоде лететь было нельзя, в хорошую погоду летчик спешил развезти почту.
Когда у летчика выдавалось окно, подходил срок очередного сточасового осмотра самолета и приходилось лететь за механиком в Фэрбенкс. Он работал без отдыха днем, а если мы наседали, то и ночью, копаясь в разваленном моторе, чтобы наутро можно было лететь.
Дело осложнялось еще и тем, что помимо пассажиров самолет типа «Сессна» мог взять лишь очень скромный груз – примерно столько, сколько можно навьючить на трех лошадей. Начальный вес багажа неизменно определялся киноаппаратурой Криса, затем шла одежда, палатки, продовольствие, топливо и инструменты. Это означало, что мы должны обходиться без множества нужных вещей и урезывать себя во всем, уповая на свою изобретательность и неприхотливость.
Энди вложил в наше предприятие нечто гораздо большее, чем просто умение водить самолет, – он вложил в него душу. Недолго думая, он допустил меня к своим личным запасам и дал отобрать все, что было необходимо.
21 апреля 1953 года мы с ним неторопливо полетели вверх по широкой заснеженной, поросшей елью долине реки Джон, которая, извиваясь, уходила в недра хребта Брукса. Я и не подозревала, что подобно Крису впервые встречусь с полярной пустыней один на один. Мы молчали; шум мотора не располагал к разговору. Энди разъезжал по воздуху, словно фермер в фордике, со спокойным довольством оглядывая белоснежные вершины гор по обоим берегам реки. Одну облитую солнцем скалу он впритирку облетел вокруг – это явно доставило ему удовольствие. Я смотрела вниз, разглядывая отпечатки звериных лап на снегу.
Время от времени цепочки следов сплетались целыми клубками; было семь часов утра, каждая ямка от копыта или лапы была заполнена тенью.
Спустя час Энди повернул на запад и поднялся выше. Мы покинули долину и летели теперь над совершенно незнакомой ему местностью. На коленях у меня лежала развернутая карта, и, заглядывая в нее, он сличал ее с местностью, держа скорость сто десять миль в час. Вот остались позади деревья, и мы полетели между безлесными горами, одетыми в белый бархат и иссеченными отвесными голубыми тенями. Едва заметная теневая рябь на чистом снегу неподалеку от самолета выдавала русла речек, так и застывших вольным летним узором.
Я стала присматриваться к местности внимательнее. Ведь мы направлялись в страну, где мне предстояло остаться. Какой она окажется: живой или мертвой? Под нами изредка пролетали какие-то белые птицы, но звериных следов на снегу не было.
До ярости пристально всматривалась я в снег, пытаясь обнаружить что-либо помимо следов. Сквозь шум мотора ко мне пробился голос Энди.
– Этим путем вам придется выбираться в случае необходимости.
Я кивнула: понятно.
С карты, лежащей на коленях, я то и дело переводила взгляд вовне, на заснеженные горы. Прежде всего ориентиры. Будет ли видна с земли эта пирамидальная гора? Тут на юг, тут опять на запад. Что это, водораздел? Да, легкий, вполне проходимый.
Небесно – голубым льдом, покрытым искусственной белой кожей снежной ряби, открылось под нами озеро Тулиалек. Мы сели с треском – отскочил болт хвостовой лыжи. Рябь оказалась в фут глубиной и тверда, как камень. Энди осмотрел стойки крыльев – целы. Мы сгрузили на лед мои пожитки, с помощью плоскогубцев и проволоки прикрутили хвостовую лыжу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110