Намерение взять волков с собой Крис высказал впервые еще в июле, но как это сделать, когда видишь, что дневная прогулка, свобода составляют для волчат весь смысл их существования?
Это была печальная проблема. Она не давала нам покоя ни днем, ни ночью.
Взять волчат домой было непросто. Невыносима была сама мысль о том, что, пока Крис в одиночку будет строить надежный загон, вольнолюбивых зверей придется держать на цепи. Загон будет стоить нам огромных трудов и денег, а им даст так мало. Мое сердце разрывалось на части, когда я представляла себе волков, сидящих на цепи.
– Ладно, – угрюмо сказал Крис. – Ты первая пристрелишь Алатну.
Произошел спокойный, короткий разговор с глазу на глаз с судьбой один из тех разговоров, когда задается вопрос (причем словно вовсе и не тобой) и На него дается ответ. Хочешь ли ты этого – взять волков домой?
«Да», – ответила я, зная, хотя и не в силах предвидеть, чего это мне может стоить душевно. Одной из статей счета, притом наименее важной, было то, что на несколько лет мы с Крисом лишились возможности одновременно отлучаться из дому на ночь.
Каждый день или два Крис измерял толщину льда и исправлял надпись на краю горы: «Лед 7». «Лед 11». Для безопасной посадки «Норсмана» необходимо, чтобы лед был не меньше восемнадцати дюймов толщиной.
Десятого Энди не прилетел. Должно быть, он не сумел разобрать надпись.
Тем не менее каждый раз после еды я делала приготовления с учетом двух возможностей: либо мне снова придется стать к плите, либо я навсегда улечу отсюда. Я тщательно очищала сковородку и печку от соленого жира, чтобы они не заржавели. Вместе с другими вещами мы оставляли их братьям Ахгук, которые должны были прийти за своими санями после того, как ляжет глубокий снег.
Что касается барака, то Энди просил оставить его как есть, с жизненно необходимыми припасами, в качестве единственного на сотни миль убежища в случае аварии.
Прилетит ли он пятнадцатого, как было условлено до ледостава? Теперь меня постоянно томило какое-то печально волнующее чувство. И невыносимые воспоминания о картинах, которые мы должны были заснять, но не засняли. О тех, что снимал Крис, я, грешным делом, и не думала.
Одна такая картина, которую я хотела бы заснять, увиделась мне как-то днем в нагорной тундре. Она символизировала нашу жизнь в Арктике. Но что особенного тут было? Ледяное солнце низко на юге; просторная рыжевато-коричневая тундра; Крис в своей старой серой меховой куртке с капюшоном, опоясанный брезентовыми ремнями кассетодержа – теля, отрубающий куски мяса от замерзшей красной туши оленя, загнанного волками; серые волки, прохаживающиеся вокруг или лежащие с мясом, которое он им бросал. Сбоку кинокамера на треноге, уставившая в небо свое черное рыльце. И повсюду окрест – суровые снежные горы.
Было и такое утро. Вокруг затянутого дымкой солнца стоял ореол.
Температура, сперва двенадцать градусов выше нуля, быстро падала. Туман, стелясь у самой земли, закрывал подножья гор. Мало – помалу он вобрал в себя весь простор. Пошел снег, такой мелкий, что его невозможно было увидеть; глаз улавливал лишь какое-то дрожание в воздухе, если глядеть в определенном направлении. Остальное пространство давало лишь иллюзорное ощущение движения воздуха, словно у вас устали глаза. Однако земля белела. Этот снег уже не сойдет. Начиналась трудная, великая пора.
11 октября – великолепный, прозрачный, памятный день. Гуляя, мы прошли несколько миль на северо-запад. Волки прыгали по кучам листьев, сложенных на зиму полевками у ив; листья, заготовленные до ледостава, были еще зеленые.
Куропатки, снова в белом наряде, проносились мимо нас сотнями; они валом валили из скатывающейся к морю тундры на здешние зимовья. Волк толкнул меня сзади под коленку, и я чуть было не села на землю. Привет!
Когда мы уже собирались повернуть обратно, Тутч вдруг понеслась от нас сломя голову. Вот она пробежала по возвышенности впереди и исчезла из глаз.
Волки последовали за нею.
– Мясо! – закричала я во весь голос.
Я всегда носила в пластикатовом мешочке дюжину кусочков мяса с палец величиной.
Горизонт разорвался. Волки бежали назад с Барроу во главе. Высоко подняв приманку, я смеялась и пронзительно кричала:
– Мясо!
Подбежав ко мне, волк вскинулся на задние лапы и шмякнулся мне в живот.
Смеясь, я так и отлетела назад с высоко поднятой рукой. Тут вся стая набросилась на меня, подпрыгивая за мясом.
– Это было здорово! – сказал Крис, когда мы уже при шли домой. – Как волчишка приволочил эту ногу из тундры и спрятал ее в загоне!
Дело в том, что мисс Тундра подобрала за полмили от лагеря кость и притащила ее домой. Она часто давала отдых своим челюстям, но ни за что не хотела, чтобы я спрятала кость в рюкзак. Прибежав домой, она поспешила в загон, положила кость и снова выбежала повозиться с волками, перед тем как всех окончательно запрут.
– Она и не думала идти на боковую, – сказал Крис. – Просто пристроила ногу и назад.
Он вынес кормушку с молоком. Поужинав, каждый из волков методически прошелся вдоль всей кормушки, не пропустив ни одной миски. Затем мистер Барроу начал проделывать невероятный фокус, уже вошедший у него в систему. Быстро и деловито вынимал он из гнезда каждую миску, не глядя отставлял ее в сторону – если она валилась обратно, он придерживал ее лапой, – и вылизывал молоко, пролившееся на остов кормушки. Другие волки, выстроившись в ряд, следовали за ним.
После этого Крис собрал миски – все, кроме одной. Мистер Барроу очень не любил, когда забирали миску. Еще бы – Крис удирает с «костями» молока!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110