Пока растапливалась следующая порция льда, он в сухом виде смешивал составные части муки для оладий.
Мы изобрели смесь с высоким содержанием протеина, позволяющую наиболее аппетитным образом использовать яичный порошок. Вот ее рецепт. Взять полчашки яичного порошка, столько же цельного порошкового молока, столько же зародышей пшеничных зерен и столько же цельной пшеничной муки. Щепотку кукурузной муки для пышности. Соль, сахар, пекарный порошок, топленое масло и вода. Эти оладьи никогда нас не подводили и казались нам превосходными.
Составив смесь, Крис приготовлял кварту горячего порошкового молока самой великой нашей роскоши. Тут я садилась, отклонясь от косой стенки палатки, и в пинтовой алюминиевой кружке получала свою долю божественного напитка.
Тем временем натаивала следующая порция воды, и можно было замешивать тесто. Крис жарил консервированный бекон, потом оладьи, бросал мне пластикатовый мешочек с сахарным песком и подавал завтрак – две большие, с тарелку, лепешки, увенчанные куском тающего масла и завитком поджаристого бекона. Потом он жарил оладьи для себя, а потом – наконец – то! – грел воду, чтобы сварить мне чашку порошкового кофе.
Мы уже заметили, что у нас маловато продовольствия, и стали нормировать некоторые продукты. В грузе, доставленном сюда двумя воздушными рейсами, каждый фунт был на счету, и приходилось строго ограничивать его вес. Но по крайней мере раз в день, за завтраком, мы ели сытно и вкусно. Я всегда предвкушала и ценила завтрак за эти маленькие излишества – бекон, масло и кофе.
Все это время Крис сидел на корточках или громоздился на краю постели, склонившись над примусом. Наконец он выходил из палатки, освобождая место, чтобы я могла встать. Я растапливала лед, мыла посуду, с минуту остужала миску с грязной водой и затем вынимала воду в виде куска льда, который клала у входа, чтобы выбросить, как только случится открыть дверь.
Дверь мы старались открывать как можно реже. Она была на молнии.
Молния, обледенев от пара, образующегося при дыхании и приготовлении пищи, легко рассыпалась и держалась лишь на застежке, грозя окончательной катастрофой. Крис терпеливо заправлял застежку и ликвидировал прореху. Как правило, мы лишь приоткрывали дверь снизу и выбирались наружу ползком.
День проходил за днем, пурга мела с прежней силой. Снежная пыль налетала из необъятных просторов на востоке, крутила поземкой, которая резала глаза, жгла незащищенные запястья и возводила бугры под полом палатки. Снег набивался в палатку через негодную молнию, оседал на мешках с киноаппаратурой и постели. Под напором снега палатка поползла вниз. Похоже было, что нам придется перекочевать прямо на ледяную гладь озера. Не зная условий Арктики, мы не захватили с собой ни лопаты, ни ножовки. А ножовка один из самых ценных инструментов в Арктике, с ее помощью можно нарезать снежные кубы для постройки ветроломов, иглу и других временных укрытий.
Крис – искусный плотник. Имея лес и топор, он может сделать все что угодно, начиная с дома и кончая колотушкой и клиньями, чтобы расщепить дерево. «Возвращайся в лес, старина, – умолял его старый Джон Ларсон с Юкона в написанном карандашом письме, которое мы получили позднее. – Там ты у себя дома».
Но Крис умеет найтись в любой обстановке: он смастерил лопату. С помощью миниатюрной пилки на своем карманном ноже он выпилил лопату из куска фанеры и обил ее край жестью от вскрытой пятифунтовой банки с сухим молоком.
В качестве черенка он использовал палку. Лопата вышла на славу. Целый день Крис разгребал снег и отныне посвящал снегоуборке по нескольку часов ежедневно. Палатка осталась там, где стояла.
Снежные змейки, словно развевающиеся по ветру волосы, непрестанно вились над озером, над голубым сверкающим льдом. Став на колени, я тяжелым ножом рубила лед для хозяйственных нужд. Топорик был также отнесен нами к числу инструментов, которые в Арктике ни к чему. Ветер подхватывал куски вырубленного льда, и они улетали от меня по гладкой поверхности, пока яма не становилась достаточно глубока, чтобы удержать их. Руками, одетыми в варежки, я собирала лед в ведро. Чтобы получить воду, мы перетапливали лед, а не снег; из ведра льда получается почти столько же воды, а из ведра сухого снега – совсем немного, чуть – чуть на донышке. Всякий раз, когда пурга притихала, Крис выходил знакомиться с местностью.
– Пойду на озеро взглянуть вон на того мертвого оленя – сказал он как-то раз. Дело было днем. Когда мы прилетели сюда, на озере и в его окрестностях валялось четыре оленьи туши. Не ограничившись осмотром трупа, Крис пересек озеро и углубился в горы на севере, в сторону реки Колвилл. Он уже исчез из виду, когда я вылезла из палатки взглянуть, на озеро, между нашей стоянкой и ближайшей горной грядой, пал туман.
Дул сильный ветер. Найдет ли Крис дорогу домой? Он отлично ориентируется на местности, но, как мне кажется, иной раз излишне самоуверен. С замиранием Сердца вспомнила я замечание Джона Кросса по поводу полетов в Арктике: «Это все равно что игра в кошки – мышки. Все обходится благополучно, пока не забываешь, кто мышка». Я подумала, что эти слова в равной мере относятся и к прогулкам.
Около шести часов вечера я ощутила твердую уверенность, что все в порядке и Крис возвращается. Я смело вышла из палатки. В самом деле, вдали, на озере, маячило сквозь туман долгожданное темное пятнышко. Оно вытягивалось в длину и, покачиваясь, словно на волнах (снежные наносы делали местность неровной), приближалось ко мне.
Я двинулась навстречу, сердце мое пело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110