Это совсем не то, что посадка на аэродроме в Штатах во время бури. Пурга одна владычит над миром, погруженным в снежную мглу. Черный самолет, ревущий, но едва слышный за шумом пурги, ныряет к земле, еле видимый в снежном дыму и вздыбленных вихрях, во мгле арктических сумерек. Как он нашел в пурге это ничем не приметное место, как посмел пойти на посадку? Радиомаяк? Здесь это звучит пустой, неуместной абстракцией.
Дьявольским наваждением самолет врывается в реальность.
Именно при таких обстоятельствах прибыла наша рождественская почта.
Заказанную Крисом фанеру унесло ветром при разгрузке. Нам пришлось два часа собирать ее в темноте, в бушующей пурге. Когда был подобран первый лист, Крис сказал:
– Ее сдуло одним махом, словно тряхнули за конец но силок.
В почте были подарки, среди них духи. Перед сном я чуть – чуть надушила себе лоб. Ночью я проснулась: твердая волосатая челюсть гладила мой лоб.
Затем о мое лицо стала тереться волчья грудь. Крис зажег свет. Это был Курок, в полнейшем экстазе от запаха духов.
Я была напугана и чувствовала себя скованно, но Крис очень заинтересовался.
– Дай-ка мне немного этой штуки, – сказал он.
Мы надушили руки, и волки стали кататься по нашим рукам. Леди совершенно забылась и целиком выбралась из «логова». Глаза волков блестели, сверкали белоснежные зубы.
– Люблю, когда они радуются, – сказал Крис. – Сколько стоят эти духи! Давай закажем пинту для них.
Позднее мы испытали на них другие сорта. Больше всего волкам понравились «Шантильи».
Крис преподнес мне к рождеству самый дорогой для меня подарок бочонок топливной нефти. Он залил ее в бесшумную, без вентиляторной тяги, печку, стоявшую в пустующей пристройке одного здания. Через день-два помещение достаточно прогрелось, чтобы можно было сидеть в малице, прислонясь к кожуху печки, и читать либо писать заледеневшими пальцами.
Наконец – то я могла отдохнуть от непрерывного рева нашей плиты!
Мы были в безопасности. От нас не требовалось ничего непосильного, с чем мы не могли бы справиться, проявив максимум энергии. Например, мы могли прийти домой и обнаружить, что Леди от страха прыгнула в окно, разбила его, и весь передний конец ванигана на два фута забит снегом, а на постели растет сугроб. Но это означало лишь дополнительные хлопоты, только и всего.
Тем не менее две грознейшие стихии нашей планеты – тьма и холод полярной ночи во всей своей неумолимой реальности окружали нас. Время от времени отзвук опасности доносился до нас, как мрачные удары в огромный колокол.
В местной больнице мы с медсестрой задержались у постели старого эскимоса, который вышел ночью в поселковую уборную, расположенную посреди улицы, и заблудился на обратном пути. С широкой, веселой улыбкой, выражающей у эскимосов суровость, он вскинул глаза на медсестру. «Режь!» – сказал он, подняв обмороженную руку и рубанув по ней другой. Не скажу, что у руки был очень уж омерзительный вид. Почерневшие кости аккуратно торчали из мяса.
Медсестра улыбнулась и отрицательно покачала головой. Когда мы прошли дальше, она сказала:
– Мы не осмеливаемся оперировать. Иначе аляскинские врачи сживут нас со свету.
Поселковая больница месяцами не имела постоянного врача. Медсестры фактически диагностировали и лечили сифилис, корь и другие болезни, но делали вид, что не понимают, с какими заболеваниями имеют дело.
Может, отправить его самолетом в Фэрбенкс?
Чтобы перелететь через хребет, надо слишком высоко подниматься, а у него слабое сердце.
Однажды в сумеречный полдень перед ваниганом приземлился необычного вида самолет. Это была серая приземистая трифибия Самолет с универсальным шасси, обеспечивающим посадку на сушу, на воду и на снег, – Прим.. перев

с высоко поднятыми моторами, задранным вверх хвостом и лыжами, свисающими с укрепленных на концах крыльев поплавков. На носу самолета и у кабины летчика чернели надписи: «Спасательная служба». Самолет входил в состав 74-й эскадрильи Воздушной спасательной службы и разыскивал пропавшего без вести пилота, летевшего в небольшом самолете из Бетлса на мыс Барроу.
Пустой самолет был обнаружен на льду моря Бофорта, и с этого момента все свободные от работы минуты передо мной стояло мрачное видение человека, одиноко бредущего во тьме среди полярных льдов. Температура держалась около пятидесяти градусов ниже нуля. Вскоре я свыклась с мыслью, что он погиб. Но в последний день розысков, после полудня, один бортинженер, глядя в сумерках вниз, сквозь завесу ледяных кристаллов, заметил на снегу темную человеческую фигуру. Жоль Тибдо был найден и направлен на излечение в госпиталь. С его пальцев местами слезло мясо, но до ампутации дело не дошло.
Бураны не утихали; несмотря на это, волки предпочитали большую часть времени проводить на воле. Мое сердце разрывалось на части. Свернувшись клубком, каждый сам по себе, чтобы не обындевели шубы, холмиками затаившейся жизни лежали они во тьме без всякой защиты от ветров, полосующих вдоль и поперек снежную пустыню. Не то чтобы они были безразличны к комфорту, но безопасность была им дороже. По мере того как они преодолевали свой страх перед внешним окружением, оно стало казаться им менее опасным, во всяком случае более спокойным и требующим меньшей настороженности, чем ваниган. Я тогда не могла и предполагать, что, например, для того чтобы научиться спокойно спать на кровати, в то время как я мою посуду, волкам потребуется не три месяца, а три года.
Иногда мы затаскивали волков внутрь и всячески соблазняли их остаться.
Мы выжимали холодный воздух из их шуб, чтобы они быстрее почувствовали эфемерное тепло ванигана и не вздумали тут же уйти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110