В последнее время они стали играть значительно лучше, и Кинси хотелось, чтобы они побольше практиковались.
Но одному было трудно. Он очень устал. Поэтому, когда к нему пришел этот мужик и сказал, что он двадцать лет держал бар в Новом Орлеане, Кинси нанял его, как говорится, не глядя. Ему было до лампочки, что этот парень одет, как будто собрался на кладбище, что у него такое холодное и бледное лицо, что он такой длинный – выше самого Кинси – и худой как скелет. Владельцы клубов уже в силу своей профессии водят знакомство с самыми разными странными личностями. А эта странная личность, ко всему прочему, еще и хороший бармен.
– Кристиан? Гм… у тебя папа священник, что ли? – Если так, то тогда вовсе не удивительно, что парень решил стать барменом. В пику милому папочке.
Но тот покачал головой:
– Это вообще фамилия.
– Ну, как скажешь, – приветливо улыбнулся Кинси.

Уже в тот же вечер Кристиан приступил к работе. Все было знакомо: открываешь бутылки, разливаешь пиво по кружкам, ждешь, когда отстоится пена, отвечаешь на вопросы клиентов, даже к ним не прислушиваясь. Бар был самым что ни на есть примитивным: никаких крепких напитков – даже вина. Только пиво. Причем и пивной ассортимент не отличался разнообразием. Кристиан даже не чувствовал, что работает: коктейли смешивать не надо, отмерять крепкое пойло не надо.
Но что ему очень нравилось – это был настоящий клуб, а не затрапезная пивная для хамоватых дебилов. Здесь собирались молодые ребята в черном совершенно готического вида, которых он не ожидал встретить в маленьком южном городке. Кристиан внимательно наблюдал за ними и уже очень скоро стал узнавать их в лицо. Пока что он выжидал. Наверняка среди них были мальчишки-девчонки, которых никто не хватится – юные бродяги или бывшие студенты из Рейли, которых выперли из университета и которые не торопились возвращаться домой, – но безопаснее подождать. Ему и раньше уже приходилось ждать. Рано или поздно в город приедет какой-нибудь одинокий чужак – кто-то, кого можно выпить, не опасаясь за последствия.
Кристиан подсчитал, что денег, которые он получает в баре, не хватит, чтобы платить за трейлер – пусть даже очень дешевый трейлер, который он снял на Скрипичной улице, – и за бензин, чтобы каждый вечер ездить на работу и обратно. У шоссе на подъезде к городу он видел деревянные палатки. Там продавали цветы, фрукты и овощи и всякие безделушки. За трейлером Кристиана был огромный ничейный пустырь, где росли дикие розы. Он купил в лавке гвозди и молоток, подобрал несколько досок на пустыре и сколотил что-то вроде прилавка.
В пасмурные дни, когда не было солнца, он выезжал за пределы города и устанавливал свой прилавок где-нибудь на обочине. В заброшенном саду за пустырем он нашел несколько высохших тыкв, из которых получились вполне пристойные вазы для роз. Иногда кто-нибудь из проезжающих мимо останавливался у его прилавка и покупал цветы. Он непринужденно болтал с покупателями: когда ты несколько сотен лет держишь пивные и бары, легкость общения превращается уже в привычку. Они не видели его глаз из-за темных очков, а он внимательно наблюдал за ними – разглядывал лица и жилки, бьющиеся на горле, – и размышлял, сколько еще пройдет времени, пока он не начнет исходить слюной от одного только запаха их крови.
Кристиан решил пока задержаться в Потерянной Миле. А когда он отложит достаточно денег, он заправит свой «шевроле-белэр» под завязку и поедет дальше на север. Может быть, там он найдет Молоху, Твига и Зиллаха. Он по-прежнему не терял надежды когда-нибудь с ними встретиться. Иногда по ночам он доставал из сумки бутылки с шартрезом, которые он захватил из Нового Орлеана. Он вновь и вновь перечитывал, что написано на зеленой с золотом этикетке, и думал об Уолласе Гриче, о детях из Французского квартала и о медленной грязной реке. Но у него не было искушения открыть хотя бы одну бутылку. Он хорошо помнил зеленый огонь, который обжег его изнутри в его последнюю ночь в Новом Орлеане.

15

На следующий день, часам к десяти утра, Никто уже считал себя самым несчастным человеком на свете – есть хотелось ужасно, и он никогда в жизни не чувствовал себя таким одиноким, – так что он едва не расплакался от облегчения, когда рядом остановился какой-то байкер и сказал: «Забирайся».
Спать в амбаре было сущим мучением. Да, он спасся от дождя. Но когда он проснулся, у него все болело, живот крутило от голода, а во рту был противный вкус пыли и гнилой крови. Когда Никто выбрался из амбара, солнечный свет на мгновение его ослепил. Никто крепко зажмурился, а потом осторожно открыл глаза. Вокруг все сияло сочной зеленью. Стены амбара, оказывается, сплошь заросли плющом и побегами дикого винограда; буйная зелень проросла даже сквозь дыры в крыше. Никто снова закрыл глаза и вдохнул запах солнечного тепла и уже подсыхающей влаги от вчерашнего дождя.
Опять – на шоссе. Машин – всего ничего. И ни одна из них не остановилась. В кузове просвистевшего мимо фургончика Никто разглядел людей, которые что-то жевали и пили кофе. Он едва не захлебнулся слюной и сплюнул в придорожную пыль; если бы он ее проглотил, голод стал бы сильнее. Никто положил руку себе на живот. Ему показалось, что его и без того плоский живот стал совсем уже впалым. Наверняка кости у него на бедрах выпирают теперь еще больше, чем, скажем, два дня назад. Он закурил и втянул в себя дым, как будто это был апельсиновый сок.
Прошло еще полчаса. Никто медленно брел вдоль дороги и поднимал руку с выставленным большим пальцем всякий раз, когда мимо проезжала машина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128