Друзья видели, как он перебирался с ветки одного дерева на другое, его вопли сливались с ответами диких родичей, встречавших и сразу же провожавших его в путь.
Льешо всмотрелся в гущу леса. Деревья наплывали друг на друга темными пятнами, пот заливал глаза. Что-то манило его вдаль, прочь от окружающего мира. Он хотел видеть медвежонка, предупредившего их об опасности, но у него не было на это сил, а у друзей не осталось времени искать детеныша.
Каду взяла поводья и вывела их из просеки. Спустя некоторое время, когда лагерь остался позади и их окружали лишь низенькие деревья, юноше послышался голос животного, доносящегося из подлеска. Юноша не мог разглядеть ничего, кроме редкого колебания ветки в безветренном воздухе. Постепенно его зрение стало отображать лишь сумеречный серый тоннель, вдоль которого он шел целую вечность. В конце концов он почувствовал, как погружается во тьму, и позвал старого учителя, Льека. Интересно, сколько человеческого перешло в мозг медвежонка и насколько изменила министра дикая сущность животного. В просеке им был нужен свирепый медведь, но сейчас, когда его жизнь ослабевала вместе с солнечным светом, юноше недоставало мудрого учителя.
– Помоги мне, Льек, – простонал Льешо, и собственный голос напомнил ему давние времена предыдущего перехода.
Конь споткнулся, и юноша выпал из седла. Он попытался подняться, чтобы его ненароком не затоптали.
– Мама, – позвал он, но вспомнил, что она мертва.
– Адар! – потребовал он брата, снимавшего лихорадку, когда Льешо был ребенком.
Принц-лекарь.
Адар, где же ты?

ГЛАВА 19

До побега из лагеря правителя в Фаршо Льешо не видел гор и настоящего леса. На вершине холма на Жемчужном острове возвышались светолюбивые, росшие только на песчаной почве деревья и виноградная лоза. Льешо считал их джунглями. Он не был готов к чередованию черных и серых тонов ночного леса. В дымке, сквозь лихорадку, распространяемую по телу застрявшим в груди наконечником стрелы, Льешо заметил, что лес не засыпает на ночь, как он думал раньше. Остается щебетание зазывающих птиц, верещание обезьян и трескотня тысячи насекомых, непрестанно хлопающих своими крылышками.
Звуки, доносившиеся издалека, действовали успокаивающе. Все создания тотчас замолкали, когда беглецы проезжали мимо. Потом возобновляли свой ночной концерт. Это значило, что мастер Марко и его солдаты пока не следуют за ними по пятам и не отправятся до утра, пока не обнаружится, что разведка не вернулась.
Однако шелест хищников, крадущихся по ковру из листьев, а также потихоньку перебирающихся с дерева на дерево над головами, привел Льешо в бешенство. Он обливался то холодным, то горячим потом; страх и душная жара леса путали мысли. Твари по запаху знали, что он слаб, и только ждали, пока его провожатые ослабят наблюдение. Тогда его схватят когти какой-нибудь огромной кошки или летающего монстра. Льешо предчувствовал это всей своей сущностью: как они вопьются в его ноги, плечи, шею. Волосы вставали дыбом от мысли, что чьи-то острые зубы вонзятся в его плоть.
Температура все поднималась, звуки смешивались в единое, искажались. Льешо слышал, как шелестят о траву полы одежды, как кашляют и сопят люди, старики, гонимые вперед на исходе своих сил. Померещился победный вопль хищника, поймавшего жертву, и слился с испускаемым ею криком ужаса. До него словно доносилось ворчание солдат при смерти очередного ребенка, не выдержавшего муки Долгого Пути. К горлу подступил жалобный стон по отцу или матери, потерянным для него навсегда. Льешо хотел, чтобы его разбудили братья и уверили, что то был страшный сон, но никто не поспешил растормошить его. Он неустанно шел сквозь ночь, превозмогая боль и онемение, медленно опускающееся от плеча вдоль по руке, преследуемый кошмарной скорбью семилетнего ребенка, сохранившего пятна крови от первого убийства.
Льешо знал, что нельзя дать волю крику: это привлечет врага, который настигнет его и свернет своими огромными ручищами его шею. Когда язык побагровеет, а глаза выкатятся наружу, они кинут его на обочину на съедение шакалам, которые дерутся между собой за каждый кусок падали, оставляемый Долгим Путем. Льешо не хотел, чтобы его заставили идти пешком. Тогда он постепенно приблизится к концу вереницы, где за человеческим стадом следили львы, рычащие в ожидании, когда слабые, маленькие, больные свалятся с ног. Он видел, как львица напала на упавшего ребенка, как быстро желто-коричневая кошка подкралась к людям и стянула дитя, мать и не успела понять, что ее бесценное бремя кануло в прошлое.
– Львы, – прошептал Льешо своим друзьям. Лучше быть жертвой, чем падалью. – Львы, не шакалы, – добавил он и упал.
– Льешо! – послышался знакомый голос.
Льинг. Юноша съежился от топота коней. Его заберут стражники и задушат, чтобы бросить шакалам.
– Львы, – бормотал он в лихорадке.
– Льешо, это я, Льинг. Ты слышишь меня?
Маленькие руки, покрытые мозолями, смахнули волосы с его лба.
– Он действительно болен, Каду. Мне все равно, сколько осталось до захода солнца. Мы не можем идти дальше.
– До захода? Уже стемнело, – возразил Льешо. – Адар?
Юноша хотел видеть Адара, своего брата, принца-лекаря, чтобы обнять его и сказать, что это был всего лишь сон, легкая лихорадка, что он хочет принять ванну с травами и молитвами, заглушить последнее воспоминание о ней. Руки Адара – самые нежные, совсем не такие, как те, что касались его сейчас; и воздух слишком душный в отличие от холодной свежести больницы Адара, расположенной высоко в горах около Великого Перевала на западе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131