У Льешо челюсть отвисла.
– Мужлан, – тихо попрекнул себя юноша и выпрямил спину.
Затем украдкой взглянул на мастера Якса и почувствовал одобрение. Льешо воспользовался шансом проявить свою «королевскую» манеру держаться: распрямил плечи, выдвинул подбородок и растопырил пальцы на карте.
– Что именно вас интересует? – спросил Льешо и добавил, чтобы не выглядеть некомпетентным: – Я был довольно юн, когда произошло нашествие, поэтому не очень хорошо помню увиденное.
На это Хабиба произнес:
– Вспомнишь.
Юноша поймал его прямой взгляд и не смог отвести глаз. Наверно, подумал он, так бывает при встрече с коброй. Указав на карту, колдун словно отпустил его, и Льешо почувствовал, что снова может дышать.
Ее светлость вмешалась легким упреком Хабибе. Она одарила юношу улыбкой, которой он поверил даже меньше, чем выражению лица строгой судьи когда-то в оружейной.
– Начни с того, что знаешь, дитя.
Льешо глубоко вздохнул, собираясь с мыслями, взял себя в руки и обратился к присутствующим:
– Они злые.
Юноша подумал о зле, с которым ему довелось с тех пор столкнуться: зле на невольничьем рынке, мелком зле Цу-тана, охотника на ведьм, зле загребущего ядовитого паука в лице надзирателя Марко – все они порождали одно и то же ощущение: словно пелена окутывала зрачки при одном взгляде на них.
– Они живут на равнинах, в шалашах и разводят лошадей. Они ненавидят города. Ненавидят красоту. Они меряются своим богатством: у кого больше добра, лошадей, на ком больше смертей. Когда гарны убивают, они срезают волосы жертв и завязывают их в хвост, который пришивают к военной одежде.
Мысли Льешо вышли за пределы залы правителя в Фаршо, он вновь очутился в коридорах Дворца Солнца, в котором раздавалось эхо криков ужаса и проникнутые жаждой власти вопли триумфа гарнов. Они ревели от радости и ликования, забирая очередную жизнь.
– Я видел, как грабитель убил служанку моей госпожи. Он отрезал ее косу, убранную украшениями из камней. Затем сел на трон… – Льешо запнулся, чуть не произнес: «на трон моего отца», но все же вовремя остановился. Присутствующим известно, что он жил во дворце, но, вероятно, они не знают, на чьей подушке лежала его голова. – И он сидел там, пришивая косу на грудь, а госпожа умирала у его ног.
Когда Льешо поднял глаза, правитель вздрогнул, а ее светлость встретила его опустошенный взгляд с холодным задумчивым видом, который был ему уже знаком. На этот раз ее выражение успокоило его: она не испугалась ужасов рассказа, а достойно приняла их и высоко оценила юношу, которому удалось пережить такое и спастись. Ее смелая реакция на смертельную битву напомнила юноше о Хри, стражнике, усадившем его за шторы с наказом сидеть тихо. Как ни странно, в один момент она даже стала чем-то похожа на Кван-ти. Однако целительница осталась в прошлом, как, впрочем, и все, служившие ему утешением в ссылке, ведь нынешние друзья отдалились вновь из-за чуждого языка, предательски прорвавшегося во сне.
Ее светлость догадалась о его потерях, судя по наклону головы, но она не испытывала к юноше жалости, и тот спокойно продолжил повествование:
– Они убивали всякого, пытавшегося оказать сопротивление, а после себя оставили лишь голые, ободранные стены в грязи. Затем собрали всех оставшихся. Младенцев и глубоких стариков, которые не могли самостоятельно дойти до рынка, они убили на площади и свалили тела в кучу, словно мусор. А нас согнали в стадо, как лошадей, и повели на продажу.
Хабиба вскользь задал вопрос:
– Я думал, у фибов не было невольничьих рынков.
– Фибы были свободным народом, – кивнул Льешо, – они правили от имени богов земли и богини небес. Мы пешком дошли до Шана.
– Но это невозможно, – фыркнула Каду, – Шан за тысячу ли от Фибии. Ни один ребенок не способен столько пройти.
– Не совсем так. – Хабиба оперся локтями на край карты, закрыв лицо руками, словно чтобы скрыть свое выражение. – Большинство фибских рабов захватывают в провинции и привозят на рынок на телегах или по реке. Для гарнов они являются ценной собственностью и поэтому получают необходимую заботу, чтобы принести прибыль. Однако в тот раз им было безразлично, выживут ли пленники из священного города. Долгий Путь служил своего рода устрашением тем, кто решится восстать против них.
– Нас было десять тысяч, когда мы вышли из Кунгола, священного города, – продолжил Льешо, – а когда добрались до рынка в Шане, осталось меньше одной. Гарны сочли половину людей негодными для продажи и перерезали им горло. Лишь малой части была сохранена жизнь. Они разбросаны сейчас по всей империи.
– Но ты выжил, – направил разговор в иное русло Хабиба, хоть ему и не удалось поймать взгляд Льешо.
– Да, я выжил.
Юноша высоко держал подбородок, как истинный принц Фибии, несмотря на трепет в сердце от невыносимых воспоминаний. Льешо не собирался рассказывать, как ему удалось выбраться из кошмара невредимым. Они и сами догадаются или уже догадались: правитель смотрел в сторону, а мастер Якс полностью ушел в себя. Каду не могла оторвать от него недоверчивый взгляд. Только ее светлость не дрогнула, она прямо взирала юноше в глаза. Льешо словно проваливался в ее очи, плывя в глубине, сравнимой по темноте и бездонности лишь с морем. Она не спросила, а юноша не упомянул, что он выжил за счет других: ел их пищу (его собственного рациона не хватило бы на пропитание и блохе), его переносили на руках, когда охранники отвлекались на других людей в процессии умирающих фибов. Спасение было не его заслугой: за жизнь Льешо заплатил его народ.
Жена правителя не винила юношу, хотя в ее глазах словно отражались все души, отданные за него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131