Хэнк высунулся из окна и наблюдал за весельем на улице. Его отец сидел в гостиной и слушал по радио бейсбол. Играла его любимая команда «Янки».В шесть часов мать обнаружила, что кончился хлеб. Отец, увлеченный игрой, не мог оторваться от радио.— Ты сходишь, Генри, — сказала мать. — Я посмотрю за тобой из окна.Он взял деньги и сбежал вниз. Бакалейная лавка — в это время работала только она — находилась в соседнем доме. На улице царил настоящий хаос. С широко открытыми глазами он дошел до лавки, купил хлеб и уже повернул было к дому, когда его окружили ребята постарше.Поначалу он решил, что это — игра. Но потом увидел горящие веревки для белья и понял, что у них в руках петарды. Внезапно раздался взрыв, потом еще и еще, у его ног, над головой все горело и гремело. Он попытался убежать, охваченный паническим страхом, но ребята не выпускали его из круга, ему некуда было деться от красно-желтых взрывов, ужаса, огня, опасности, бомб. Он пытался кричать, но его голос потонул в страшном грохоте взрывов. Только сверху доносился крик его матери:— Генри! Отойдите от него! Генри!А вокруг все гремел фейерверк, и из его груди рвался беззвучный вопль отчаяния.Его отец выскочил из подъезда, как безумный, ударил ближайшего мальчишку, и тот распростерся на мостовой. Он подхватил своего сына и побежал с ним наверх, а Хэнк прижимал к себе буханку хлеба, превратившуюся в мягкую бесформенную массу в его руках. Дома мать кричала:— Я не должна была его посылать! Но ты же никак не мог оторваться от своей дурацкой игры! Я знала, что ему нельзя сегодня выходить на улицу! Я знала это! Нельзя было его посылать!— Все в порядке, — успокаивал ее отец, — С ним все в порядке. Они ничего ему не сделали.Вероятно, не сделали.Но с того дня он начал заикаться, и заикался до одиннадцати лет. И потом, в юности, если что-то его расстраивало, он снова начинал заикаться и вспоминал Четвертое июля в Гарлеме с разрывающимися вокруг него шутихами, горящий ад у своих ног и у себя над головой. * * * Он подошел к дому, в котором жила Мэри Дипаче, и поднялся по ступенькам. Как оказалось, ее квартира находилась на четвертом этаже. На двери висела петля для молочной бутылки, и его первой мыслью было: в Гарлеме по-прежнему воруют молоко. Он мрачно улыбнулся. Люди запускают спутники в открытый космос, посылают ракеты на Луну, разрабатывают межконтинентальные баллистические ракеты, способные разрушить целые города, а в Гарлеме — если ты не повесишь проволочную петлю, за которой нужно наблюдать из квартиры, — все так же воруют молоко. Он вздохнул и постучал в дверь.— Хэнк? — раздался голос.— Да — Одну минутку, пожалуйста.Он стоял на площадке и прислушался: откуда-то доносились голоса — мужской и женский, — которые горячо спорили.— И что ты делаешь с деньгами? — гневно вопрошал мужчина.— А ты как думаешь? Покупаю меха и драгоценности, что же еще? Заправляю свой «кадиллак», черт тебя дери!— Не умничай, глупая скотина! Я даю тебе сорок долларов в неделю на хозяйство. И где они? К среде ты уже без гроша. Что ты с ними делаешь? Ешь их, что ли?— Держу конюшню арабских скакунов, — отвечала женщина. — А это стоит денег. А еще я устраиваю вечеринки для дам из высшего общества. Что еще, по-твоему, я могу делать со всеми этими деньгами, с такой кучей денег?— Я знаю, что ты с ними делаешь! — вопил мужчина. — Играешь в эту идиотскую лотерею. Думаешь, я не знаю?— Заткнись, все окна открыты! — предупредила женщина.— Плевать я хотел на окна! Прекрати тратить мои деньги на лотерею!Дверь открылась.— Здравствуй, Хэнк, — с улыбкой встретила его Мэри. — Проходи.На ней был темный льняной костюм, из-под расстегнутого пиджака выглядывала белая блузка. На лицо упала прядь рыжих волос. У него создалось впечатление, что она только что вернулась домой и сняла шляпку. В ее глазах сквозила усталость, в уголках рта пролегли тяжелые складки — результат напряжения последних дней. Но он сразу понял, что, как всякая женщина, она преодолела первоначальный шок и ужас и теперь готова стойко переносить все страдания, которые ей уготовила судьба. В ее глазах — а ему был знаком этот взгляд, потому что он часто видел его у своей жены Кэрин, — он увидел силу, достоинство и решимость. Но взгляд Мэри сейчас немного напугал его: это был взгляд тигрицы, охраняющей вход в логово с детенышами.— Проходи, Хэнк, — повторила она. — Я только что вернулась. Говорила с адвокатами Дэнни. Он шагнул через порог.— На этот раз никаких сцен, — улыбнулась она. — Обещаю. Он шел за ней по короткому коридору, мимо открытой двери ванной комнаты и наконец оказался в гостиной, в которой стоял гарнитур, купленный в одном из магазинов на Третьей авеню. В углу на столе примостился телевизор. Единственное окно, выходившее на вентиляционную шахту между домами, было закрыто занавесками. За окном проходила пожарная лестница. Сверху все еще доносились голоса ссорящейся пары.— Садись, Хэнк, — пригласила Мэри. — Здесь не так уж плохо. Через окно дует ветерок, мы открываем дверь в спальню и устраиваем сквозняк.— Спасибо, — кивнул он и сел на софу. Наступило неловкое молчание. — У тебя хорошая квартира, Мэри, — наконец произнес он.— Не обманывай меня, Хэнк, — возразила она. — Я переехала сюда с Лонг-Айленда. То что я знаю, что такое хорошая квартира.— Почему ты вернулась в Гарлем, Мэри?— На заводе сократили производство, и Джонни потерял работу. Мы накопили немного денег и, наверное, могли бы содержать дом. Но один наш знакомый открывал обувной магазин здесь, в Гарлеме. Он предложил Джонни стать его партнером. Джонни решил, что это стоящее дело. Я была с ним согласна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78