Теперь его единственной болью были воспоминания о том, что случилось с ним.Вскоре после полуночи полицейские обнаружили его лежащим в луже крови на дорожке парка, а позднее врачи сказали ему, что он находился в глубоком шоке. В больнице ему перевязали раны и накачали болеутоляющими лекарствами; и вот теперь, три дня спустя, физическая боль отступила. Но осталась другая боль, вызванная недоумением, неспособностью понять, кому и зачем понадобилось это жестокое и бессмысленное нападение.— Пап, а почему они тебя избили? — спросила Дженни.— Не знаю, — ответил он.— Это все из-за дела Морреса, да?— Да. Полагаю, и из-за него тоже.— Ты сделал что-нибудь не так?— Не так? Я бы не сказал… А с чего ты взяла? Дженни пожала плечами.— В чем дело, Дженни?— Ни в чем. Просто… соседские дети стали как-то странно относиться ко мне, как будто я заразная или прокаженная. Вот я и подумала… это… что, может быть, ты сделал что-нибудь не так.— Нет, Дженни, ничего такого не было.— Ладно, — вздохнула она и, немного помолчав, добавила:— Мама пошла повидать того мальчика. Полиция его все-таки задержала.— Какого еще мальчика?— Ну того, что написал тебе письмо с угрозами. Про Громовержцев. Ну, ты его знаешь.— Да?— Они задержали того парня. Хотя, наверное, если бы тебя не избили, то эти тупые полицейские до сих пор сидели бы и чесали бы свои репы.— Дженни, воспитанные девочки не должны говорить такие слова…— Ну, в общем, пап, его поймали. Он калека.— Калека?— Ну да. Хромой. Жертва полиомиелита. В газете напечатали его фотографию. Он выглядит там таким жалким…— Правда?— Да. Когда я увидела фотографию, то вдруг подумала, а каково это, быть калекой и… и жить в Гарлеме. Понимаешь, что я имею в виду?— Ну, в общем, догадываюсь.— Мама ходила его проведать. Полицейские ей разрешили. Она спросила, на самом ли деле он собирался убить тебя.— И что он ответил?— А он сказал: «Конечно, мать вашу! А то зачем бы я стал посылать то письмо?»— Дженни, ну что за выражения!..— Я просто передаю тебе его слова. — Она немного помолчала. — Но его не было среди тех, кто тебя избил. Он даже не член шайки Громовержцев, и на тот вечер, когда на тебя напали, у него есть алиби. Перед тем, как прийти сюда, я успела поговорить с мамой по телефону, и она сказала, что его отпустят, как только будет внесен залог.— И сколько?— Две тысячи долларов. Пап, тебе это, наверное, покажется странным…— Что, Дженни?— Вот если бы у меня были две тысячи долларов, то я сама пошла бы туда и внесла бы за него залог. Потому что, знаешь, он выглядел таким расстроенным. Мне его стало жалко. — Она снова помолчала. — Пап, разве так бывает?— Иногда бывает, — подтвердил он. Дженни кивнула:— А скоро тебя отсюда выпишут?— Через неделю, — ответил Хэнк. — Может быть, продержут чуть дольше.— Тебя сильно избили, да?— Да.— И каково это? То есть я хочу сказать, каково это, когда тебя бьют?— Удовольствие ниже среднего, — сказал он и попытался улыбнуться.— Пап, а вдруг… вдруг это дело опять кого-нибудь не устроит, и что тогда? Тебя снова могут избить?— Полагаю, такая вероятность существует.— Тебе страшно?Хэнк встретился с дочерью глазами. Он видел, что она ждет от него честного ответа, но тем не менее солгал.— Нет, мне не страшно, — ответил он и тут же понял, что совершил большую ошибку, сказав дочери не правду. Дженни отвернулась от него.— Ну ладно, — проговорила она. — Мне, пожалуй, пора. Мама просила передать, что она зайдет к тебе вечерком.— Дженни, а ты ко мне еще придешь? — спросил он.— А ты хочешь, чтобы я пришла? — переспросила она, и их взгляды снова встретились.— Очень хочу.— Я постараюсь, — пообещала она.— Может быть… возможно, тогда мы сможем поговорить.— Ага, может быть.— Ну, то есть поговорить наедине, чтобы ни медсестры и вообще никто не мешал.— Да. Я понимаю, что ты имеешь в виду. Так, Как мы разговаривали, когда я была совсем маленькой.— Да.— Может быть, — снова повторила она. — Но тогда это будет не раньше, чем через неделю. Мама отправляет меня в Рокэвей, в гости к Андерсонам.— Вот как? И когда вы приняли такое решение?— Вчера вечером.— И как долго ты собираешься у них гостить?— Неделю. — Дженни замялась. — Знаешь, мне кажется, мама боится, что если я останусь в городе, то со мной тоже может что-нибудь случиться.— Ясно, — вздохнул Хэнк.— А ты что, тоже считаешь, что со мной может что-то произойти?— Не знаю.— Ну ладно… — Дженни передернула плечами. — Пап, мне пора. — Она наклонилась и торопливо чмокнула его в щеку. — Выздоравливай.Она направилась к выходу, и он смотрел, как за ней бесшумно закрылась дверь палаты. * * * Несмотря на ежедневные визиты Кэрин, следующая неделя тянулась очень медленно. За долгие часы, проведенные в одиночестве, он то и дело мысленно возвращался к нападению в парке, размышляя о том, сможет ли он когда-нибудь забыть тот вечер и то, с каким молчаливым остервенением били его совершенно незнакомые подростки. Однако вынести кое-какой урок из случившегося ему все-таки удалось. Начать хотя бы с того, что теперь он знал, что избиваемый перестает быть человеком, превращаясь в одну сплошную открытую, саднящую рану. Человек бессилен против банды, приговорившей его к беспощадной, жестокой экзекуции. Банда была и строгим судьей, хладнокровным судом и бесчувственным палачом. И именно эта бесчувственность привносила в сам факт избиения еще более жуткий смысл. Ибо избитый человек уже никогда не сможет забыть той боли, унижения и беспомощного отчаяния, которые ему довелось пережить.И все же вражда между уличными бандами Гарлема велась на, так сказать, постоянной основе. Однако, по логике вещей, разве каждая такая стычка не имела две стороны, два исхода — победу и поражение?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78